Том 7 - Леся Українка

— Давай хлеба! — настаивал упрямо Бовдур, не слу-шая никаких доводов.

— Да я же говорю, что у меня у самого мало.

— А у меня нет ни крошки, а я голоден!

— А тебе бы не жрать все. утро, вот и осталось бы на вечер! — сказал дед Панько.

— Молчи, старый мех! — огрызнулся Бовдур и опять пристал к Мытру: — Слышишь ты, давай хлеба! Не слы-шишь?

Но дед Панько на этот раз не стерпел обидного слова. Как юноша вскочил он со своей кровати и застучал по полу деревяшкой.

— Ах ты, гнилобокая кикимора! — крикнул он Бовдуру.— Ты тут что за господин такой, что тебе уже и слова сказать нельзя? Ах ты, голяк беспорточный! Марш в угод гнить, пока тебя черви вконец не сожрут!

И on толкнул Бовдура сильной рукой прочь от Митра, так что тот покатился к самой стене.

— Ну, ну, бросай, бросай, чтоб тебя в горячку броси-ло! — ворчал сквозь зубы Бовдур.

— Пусть тебя самого бросит в ознобі — отбрил дед Панько.—• Чего пристаешь к мальчишке? Твой он хлеб ест, что ли? Туда же лезет со своими лапищами под самий hoc: «Мытро, давай хлеба!»

— А вот так мне нравится, что ты со мной подела-ешь? — упирался Бовдур.

— Да мне-то что с тобой делать, сатанаї Пусть с тобой дела делает леший, а не я!..

Андрею страшно тяжело было слушать эту ссору. Оп начал уговаривать старика, а потом достал из кармана порядочный кусок хлеба и подал его Бовдуру, говоря: — Ну на, поужинай, если голоден. Это у меня еще из дому осталось, да мне теперь не до еды!

— Эх, барин,— вступился дед Панько,— зачем вы хлеб раздаете? Не теперь, так через час, а то и завтра єсть захотите, принесут ведь не скоро.

— Нет, нет, не проголодаюсь,— ответил Андрей,— а если и проголодаюсь, так авось выдержу, пока принесут.

— А єсть у вас хоть с чем послать?

— Есть, єсть! У меня с собой пятьдесят гульденов, это я взял задаток от того, к кому ехал на урок; придет-ся немного растратить этих денег, хотя они, правду сказать, и не мои.

— Ну да, конечно, такой случай вышел, надо человеку поддержать себя, чем придется,— сказал дед Панько.

В это время Бовдур странным и страшним взглядом смотрел на Андрея. Он еще держал в руке хлеб, не бла-годарил, не произносил ни слова, но казалось, будто Андрей дал ему не кусок хорошего белого хлеба, а раска-ленное железо в руку, так исказилось лицо Бовдура, такое дикое, неописуемое выражение приняло оно. Боль, жад-ность или благодарность виражались так на этом лице, это трудно было угадать, да арестанты и не обратили на это никаного внимания. А Бовдур, посмотрев еще минуту на Андрея, как бы измеряя его глазами со всех сторон и испытывая его силу, сжал правой рукой хлеб, откусил от него сразу огромный кусок и молча пополз обратпо в свой угол, где и потонул во тьме,— только слыпшо было глухое чавканье губ, жевавших сухой хлеб.

— Господи, какие разные бывают люди на свете,— начал гуторить дед Панько,— один, вот как наш дорожевский, готов за кусок хлеба своєму брату глаза выколоть, а иной, хоть и сам голоден, отдаст последнее другому. И это, знаете, не только люди, а и целые деревни таковы бывают. В иных деревних так народ смертным боєм де-рется из-за межей, из-за мостиков, из-за клочка трав, из-за репейника,— одно слово, сущий ад! Нищему не подадут, странника не примут, никому не домогут. Все только себе норовят: это моє! это моє! И так они за этим «своим» гоняются, а оно, это «свое-то» все уплывает, все уплывает куда-то, и все людям становится теснее на свете. А по другим деревням люди живут, как братья, мирно, согласно... Ни ссор, ни сплетен, один другому и в работе пособит, и деньгами, и добром своим поможет, и нищего не оставит, и странника приютит, накормит,— ну, и не разоряются как-то, живут и добро наживают, и детям оставляют. Уж кто-кто, а я это хорошо знаю, хоть и не-делго я Христовым именем ходил. А только я могу вам сказать, что на Пидгирью 113 народ много лучше, чем там, на Долах 114.

— Может быть, там беднее,— сказал Андрей.

— Да оно господь его ведает как,— ответил старик,-^ оно-то, видите ли, будто так, будто и не так. Потому на Долах и земли получше, и хозяева побогаче, а только такая уж там язва между народом, такая вражда, что упаси бог. А здесь вот придешь хоть к самому что ни на єсть бедняку, он уж не отпустит тебя с пустими руками, хоть что-нибудь да ткнет в руку.

Между тем, на дворе вечерело. Солнце зашло, а в камере сделалось совсем темно. Дед Панько встал, а за ним и Мытро, стали оба на колени и начали молиться.

— Ну, пора нам ложиться спать,— сказал дед после молитви,— только вот не знаю, где бы тут вас, милый барин, поместить. Уступил бы я вам своє место, да стар я, калека...

— Нет, нет, не надо,— прервал его Андрей,— вот еще чего не доставало! Да я и не хочу спать, ноги у меня мо-лодые, здоровые, эту ночь проведу на ногах, а там по-смотрим, что бог даст.

— Ну да, рассказывайте! Легко говорить, а оно не го-дится,— ответил старик.—Вот бы вы, дорожевский, уступили своє место барину.

— У нас для бар места не припасено,— огрызнулся дорожевский,— пусть баре барствуют, а не лезут в острог, А коли их черт сюда несет, так пусть под кроватью ле-жат. Там привольнее, єсть где развернуться да и некуда упасть.

Андрея неприятно поразили эти жестокие слова, но он промолчал