Том 7 - Леся Українка

— Может быть, где-нибудь и єсть такое предписание, но у нас в Дрогобыче нет! Да какое нам дело до предпи-саний? Мы сами себе господа!

— Так сюда никогда не является никакой надзор?

— Так-таки и не является, и баста.

V

В камере стало шумно. Спавшие проснулись и встали, только Стебельский лежал на месте да Бовдур, положив голову на локоть, тупо и неподвижно смотрел из своего угла, грызя «багу». Старый еврей начал расспра-шивать Андрея сначала по-еврейски, потом по-украин-ски, а сидевший около него на полу мужик опять запла-кал, схватил голову руками и стал раскачиваться взад и вперед, все приговаривая прерывающимся голосом:

— И какое меня-а несчастье понесло-о в этот Дрого-обыч! Не лучше же было мне сидеть спокойно в Борисла-аве! купить бы мне на эти несча-астные пять шісток 1, что я заработал, мучицы для деточек, да и пойти-и-и до-мо-о-ой!..

— Тоже хозяин!— шутил старик,— Проработал день в Бориславе, пять шісток заработал, и вдруг, в празднич-ный день, собрался в Дрогобич хлеба покупать. Да и на-рядился же, не сглазить бы, точно на светлый праздник! Штанишки недурные,— легче ходить, когда поменьше этого холстища навешано на человеке. Сермяжка тоже праздничная,— хотел, видно, полы подобрать, да по ошиб-ке, чай, и оторвал. А то, пожалуй, был где-нибудь в гостях, так друзья-приятели отпустить не хотели, уцепи-лись за полы, ну, а он, грешный человек, тоже не усидел, надо, вишь, в город, на людей посмотреть и себя показать, вот он дерг! полы оставил, а сам от милых дружков тягу! Только что показался, стал на паперти, на самом видном месте, ан тут сейчас архангели подлетели да под ребрышки: милости просим вашу честь, пожалуйте в гор-ницы!

Крестьянин плакал во время этого рассказа, другие смеялись.

— Де-еточки мои! — голосил он.— Что с вами будет?.. Оставил я вас дома без призора, махонькие все, а хлеба ни крошечки! Умрут они, бедные, с голоду, коли я завтра домой не вернусь!..

— Ого, далеко еще это завтра! — сказал черноволо-сый еврейчик.— Надо было сегодня вернуться, а не идти беды искать в Дрогобич! •

— Да молчи ты, не режь меня без ножа! — вскрик-нул крестьянин и, понурив голову, опять захныкал, как ребенок.

— Да нет! — сказал он через минуту решительно,— Они должны меня сегодня отпусгить. В чем же я прови-нился? Разве я обокрал шщ убил кого-нибудь? За что же меня держать? — При этих словах он поднялся с пола и стал у двери, приложив лицо к забитому окошечку, где сквозь небольшую щель было видно кусок коридора и мелькали, как тени, проходившие по коридору полицей-ские.

— Дед Панъко! — окликнул в это время старика дру-гой крестьянин, лежавший лицом кверху на кровати,— дед Панько, не вы ли это вытащили у меня из трубки весь табак?

— Нет, не я,— ответил старик,— там у вас другой гость побывал.

— Кто такой? — спросил крестьянин, грозно сдвинув густые черные брови.

— А вот наш «Бургер»! Смотрите, он еще жует жвачку.

Крестьянин помолчал минуту, злобно поглядывая в тот угол, где торчал Бовдур, а потом, не говоря ни слова, подошел к Бовдуру и так грохнул его стиснутым кулаком по голове, что тот даже ударился головой о стену.

— Ах ты, вонючий Бовдур! Я тебе раз навсегда гово-рил, чтобы ты не смел ко мне в гости лазить? Не тронь моего! Я заработал, а тебе дудки!

Вместо ответа Бовдур пхнул изо всей силы крестья-нина в живот, хотя сам при этом почувствовал такую боль, что даже вскрикнул. Крестьянин зашатался и оперся спиной о стену.

— Ах, разрази тебя! — крикнул он.— Так-то ты платить за моє добро?

— Чтоб тебе на том свете такое добро было! — крикнул в свою очередь Бовдур, с натугой вскакивая на ноги.— Ты готов за щепоть недокуренного табака человеку голову разбить!

— Да и глаз готов виколоть за своє! — ответил крестьянин.— Моего не тронь! Понимаешь? Сам заработай, вот и будешь иметь. Я твоего, небось не трогаю!

— Ну да, как же, не трогаешь, пока я смотрю! А только отвернусь в сторону, так сейчас цап! Знаєм мы вас этаких!

Вместо ответа крестьянин замахнул кулаком на Бовдура.

— Да что тебе жаль этой жвачки? — сказал тот угрю-мо, глядя на него в упор.— На, вот тебе, если уж так по ней зуб болит! — и, сказав это, Бовдур выплюнул всю пє-режеванную жвачку крестьянину в лицо.

Черная вонючая жидкость потекла по лицу, по боро-де, по рубахе, за пазуху, оставляя за собой черные поло-сы. Дед Панько засмеялся. Мытро съежился, дрожа, на своей подстилке, боясь драки.

— Ну, что ты мне надѳлал? Чтѳ же я с тобой, пес, за 9то сделаю? — прохрипел крестьянин сдавленным от бешенства голосом, подступая с кулаками к Бовдуру.

— Я тебе отдал твоє, да еще с придачей! — ответил угрюмо Бовдур и, не дожидаясь новой брани, пихнул крестьянина коленом в живот так сильно, что тот ахнул, зашатался и брякнулся во всю длину на пол. Совершив это, Бовдур опять спокойно лег в своем утлу, не обра-щая внимання на крики и бешенство побитого крестьянина.

— Это у нас «старший полевой»,— сказал шутя дед Панько Андрею,— он бережет своє пуще глаза и все со-бирается вынуть этому Бовдуру глаз, да все еще как-то милосердствует пока. А оно стоит, ей-богу, за щепотку баги — глаз.

— А вы откуда, хозяин? — спросил Андрей крестьянина, но тот, злобно пыхтя, лежал уже опять на кровати, раскуривал трубку и упрямо смотрел в потолок, как бы не сяыша вопроса Андрея.

— Они из Дорожева,— зашворнл опять, посмеиваясь, дед Панько,— это большое село Дорожев, и живут там больше ухобойники, большие громилы да и воры нема-лые, и все они грызутся за