Том 7 - Леся Українка

Вдруг Мытро дернул его за полу и прошептал:

— Вы, барин, еще немножко походите, а я засну, а когда устанете и захотите спать, то разбудите меня, я встану и пущу вас на своє место.

— Хорошо, братец, спасибо тебе,— сказал Андрей,— вот возьми моє пальто, укройся, ночью будет холодно, мне оно, хоть и легкое, а руки уже порядком оттянуло.

Все легли, кто раздевшись, а кто так; один Андрей, широко раскрывая глаза, чтобы не споткнуться на что-нибудь в густой темноте, начал тихо, как душа без покаяння, ходить по камере, мерно стуча ботинками по мокрому асфальтовому полу.

VII

Мысли его, угнетенные тяжестыо всех впечатлений этого дня, сначала обривались и путались. Ему мерещи-лись бессвязные обрывки всех виденных и слышанных в этот день событий, жгли его мозг своей вопиющей не-правдой, замораживали кровь своей безграничной мер-зостью. Но мало-помалу, по мере того, как темнота все больше и больше сгущалась перед его телесными глазами, мысли его успокаивались, крепли, приходили в порядок, память овладевала картинами воображения, и дух его с трудом, но быстро освобождался из этой темной западни и летел к ярким звездам, к чистым водам, в прпвольный веселый мир, который он оставил сегодня, увы, кто знает, как надолго!..

Никогда еще этот мир не казался ему таким прекрас-ным, таким веселым, таким привольным, как именно в последние дни, именно в последпее утро! Никогда еще его душа не чувствовала себя такой сильной и смелой, как сегодня, именно перед этим страшным, глубоким паде-нием. Никогда не роилось столько блестящих надежд на будущее в его голове, как именно сегодня, за несколько минут до удара, который должен был разбить их все в са-мом зародыше. Никогда еще звезда любви не сияла ему так ярко, так чудно, так обаятельно, как именно сегодня, перед той минутой, когда должна была погаснуть для него — быть может навсегда!..

Вся жизнь его прошла в бедности и нужде, в тяжелой борьбе за пропитание, за ученье. Он окончил своє образо-вание круглым сиротой, без отца, без матери, содержа себя собственным трудом. G малых лет привык он к труду, полюбил науку и, по мере перехода в высшие классы, он все с большим увлечением отдавался науке. Высшим счастьем представлялось ему найти учителей, которые бы могли заинтересовать, давали бы простор самостоятельной работе мысли ученика, приохочивали бы к независимому ТРУДУ- Вне науки, вне чтения учебных и неучебных книг он не знал жизни, прошел гимназию ребенком, аскетом и еще до окончания гимназии начал болеть грудью и гла-зами.

После экзамена зрелости он уехал для поправлення здоровья к одному товарищу в горы и там познакомился с его сестрой Ганей. Неведомое ему до тех пор чувство любви к женщине пробудилось в нем, взволновало его молодую кровь, раскрыло постепенно его глаза на дей-ствительную жизнь, рассеяло книжную дымку, сквозь которую он мало замечал до сих пор действительность. К тому же и новое общество университетских людей, сре-ди которого он очутился, навело его на новые мысли, рас-крыло перед его глазами новые взгляды на жизнь, на цель науки, на цель образования и всех человеческих стремлений. И все его прошлое явилось ему в другом свете, многие вынесенные из гимназии убеждения и веро-вания исчезли без следа. Это была тяжелая внутренняя борьба, долгая и разрушительная и только любовь давала ему поддержку и силы. Вместе с ним Ганя, с которой он вел деятельную переписну, проходила все фазы его умст-венного развития и это общение укрепляло их в дальней-шем следовании по начатому пути. Они давали друг другу слово — отдать свою жизнь борьбе за свободу, свободу народа от чужевластия, свободу личности от пут, нало-женных на нее другими людьми, несчастно сложившимися общественными условиями, свободу труда, мысли, науки, свободу сердца и разума. Они оживленно разбирали вдвоем эти новые, возвышенные мысли, следили за их развитием во всем современном мире, радовались их новим приверженцам, старались утвердить на этих идеях все своє миросозерцание. Это были блаженные минуты для Андрея и Гани, минуты, когда человек с человеком встречается заветными мыслями, подает руку на почве самых святых убеждений! Но им обойм все еще чего-то недоставало. После горячих споров о теориях, после чте-ния лучших и капитальнейших сочинений о занимавших их предметах, они невольно взглядывали друг другу в глаза, глубоко-глубоко, будто старались усмотреть в них нечто большее, чем общность в теориях. Глаза их горели более жарким огнем, чем огонь убеждения, их уста дро-жали не от слов научных доказательств, их лица алели не от наслаждения найденной истиной. Их кровь обращалась живее, когда они встречались, и это была другая могучая сила, которая влекла их друг к другу. И часто среди чте-ния, среди горячего теоретического спора их голос дрожал и тихо замирал на трепетних устах, рука искала руки, глаза — милых глаз...

— Ах! — застонал вполголоса Андрей и живее за-бегал по темной камере,— Отчего эти минуты так быстро пропіли, зачем они не продолжались? За что я дол-жен был потерять тебя, навек потерять, Ганя, счастье моє?!..

G трепетом тревоги мысль его пролетела сквозь мрач-ное, тяжелое время преследования, муки за его заветные ВЗГЛЯДЫ. Он видел себя в тюрьме, перед судом,—перед его глазами проходили едкие, бесстыжие издевательства га-зетчиков над его мыслью, над его любовью. Он дрожал всем телом от этих воспоминаний, словно на морозе. А потом ему вспомнидась его утрата. Ганины родители отка-зали ему от дома, запретили видеться с Ганей, переписы-ваться с ней, перехватывали письма, которые он тайно ей писал, чтобы хоть в нескольких словах поделиться своим горем с любимой жєнщиной! Скоро и этого нельзя было делать... Еще раза два-три блеснуло ему прежнее счастье — на несколько мгновений, а потом настала ночь, темная ночь горя, сомнений, отчаяния... Ганю принудили выйти замуж за другого... Андрей переболел эту утрату, смотрел на нее спокойно.— «Что ж! он человек добрый, хороший, он не убьет ее мысли, не заглушит ее сердца, она счастлива с ним, полюбила его,—но я!.. Что я без нее? Ведь она была моей душой, моей силой, моей на-деждой,— а что я теперь без души, без силы, без наде-жды?.. Трупі временно ходящий по свету труп! Все, что я любил больше всего в мире, стало моим горем. Если бы я не полюбил ее так всей душой, я мор бы еще теперь полюбить другую, найти утраченное