Том 7 - Леся Українка
Я довго зоставалась на морі. Вже й смеркання згасло і темна ніч розкинула своб шатро над морем.
— Темна ніч — море буде горіти 1,— сказав матрос.
І справді, за стерном затремтіла блакитна фосфорична смуга, весла кресали огонь. Я набрала рукою води, підкинула вгору, і блиснув фантастичний фонтан холодного вогню. Дельфіни плескались, збивали на чорній воді гейзери світла. Летючі зорі падали в море. Берега було не видко в темряві, тільки далеко-далеко горіла громадка вогнів, мов стожар. Глибоке небо немов промовляло до моря огнисті слова, а море співало урочистій ночі свою могутню, величну, вічну поему.
[Київ, 19/ХІ 1898 p.]
МГНОВЕНИЕ
Вы зпаете меня, я человек трезвый и положитель-ный до мозга костей, не помню даже, чтобы в детстве или в юности меня особенпо занимали религиозные или мистические вонросы, тем не менее я могу понять даже самого странного фанатика, мне стоит только вспом-нить одно мгновение из моей жизни и представить себе, что это мгновение могло бы продолжиться ГОДЫ, всю жизнь. Положим, с такою натурою, как у меня, это невозможно, но не в том дело, т. е. дело не в продол-жительности момента.
Положим, к той религии, в которой я родился, я от-носился хотя спокойно, но, если можно так выразиться, с почтительным равнодушием; между тем как, напр[имер], протестантизм представлялся мне всегда в виде черной доски, исписанной мелом, еврейская религия — в виде какого-то кошмара, а католичество — в виде толстого ксендза, смакующего рюмочку ликера и рассматриваю-щего ее на свет,— виноваты ли в атом всем надоевшие картинки на эту тему или единственный знакомый мне лично ксендз — не знаю, но католичество не вызывало у меня других образов. О других религиях я как-то вообще не думал и, признаюсь, имел о них самые смут-ные сведения.
Однажды пришлось мне поехать по делам в Польщу и пробыть несколько дней в городишке, где у меня зна-комых не было ни души. Дела занимали утро, а в осталь-ное время я бродил бесцельно по городу и окрестностям, стараясь как-нибудь размыкать скуку, но едва ли дости-гал этой цели. Единственной достопримечательностью го-года был старый костел, построенный в готическом етиле, слишком большой и величественный для такого жалкого нрихода, выстроенный в даБпиѳ Бремена каким-то набожним магнатом. Я редко заходил туда, да и то невзна-чай, благодаря всегда настешь открытым дверям: гнус-ливая латынь и общество слезливых старушонок не при-влекали меня. Но однажды, промыкавшись часа два по жаро п пыли, усталый и изпывающий от скуки и зноя, проходил я мимо этого костела. Гостеприимная дверь была открыта, как всегда, виднелся полумрак, и слышались звуки органа, и сыро там, подумал я, ну, да хоть не жарко. И музыки я давно не слыхал; положим, эти органы... да, уж куда пи шло! И я вошел в костел.
Когда я вошел, орган умолк и ксендз стал читать какую-то длннную молитву, в костеле было почти пусто,— день был будний, две, три фигуры стояли на коленях у боковых алтарей, убранных цветами. Цветов было по-разительно много, так как дело было в має, когда католики особенно украшают свои костелы. Цветы эти точно утопали в полумраке, несмотря на свечи, зажженные, впрочем, с некоторой экономией, только местами узкие полосы света, падавшие пз стрельчатых окон с разно-цветными стеклами, окрашивали их в фантастические краски и придавали им странный, неземной вид. Эти разноцветные лучи скользили по тонким деревянным ко-лоннам, по темным головкам скульптированных из дерева ангелов, бросали радугу на белое платье мраморной мадонни в звездном венце и придавали странно-юношеский вид бледному лику распятия. По временам лучи исчезали или дробились, должно быть, ветер шевелил высокие де-ревья за окнами, тогда ангелы прятались совсем, мадонна как бы отступала в тень, а лицо распятого бледнело и становилось совсем мертвым. «Странная манера у этих католиков,— подумал я,— везде вводить театральность какую-то, ведь здесь все рассчитано на эффект, эти цветы, освещение и даже этот реализм в изображении крестных страданий — все это как-то странно действует на вообра-жение. Впрочем, єсть эффекты довольно грубне». И я с улыбкой посмотрел на меч, вонзенный в грудь мраморной мадонны. В это время к подножию этой мадонны подошла какая-то девушка, по костюму крестьянка. Она была одета в очень пышпую и короткую зеленую юбку, белую рубашку с широкими рукавами и короткую, безрукавую красную кофточку, на голове у ней не было
Леся Українка та Олена Пчілка. Крим. Фото. 1897
«Вечорниці (Оповідання М. Гоголя). Переклад Михайла Обачного й Лесі Українки». Обкладинка видання. 1885 р.
ничего, только две толстыѳ белокурые косы обвивали ее голову короной. Она несла большой букет, почти сноп, цветов, полевых и простых садовых, связанных с видимим старанием, но неумело. Девушка положила цветы к ногам мадонны, степенно сложила ладони рук вместе и приставила их ребром к своей груди, большие, про-стодушные голубые глаза поднялись вверх, губы зашептали молитву. Гретхен, подумал я, и что-то трогатель-ное начало охватывать меня, но я не хотел ему подда-ваться. В это время раздался звонок, девушка опустила голову и стукнула себя два раза кулаком в грудь коротким детским движением, звонок умолк, ксендз прогнусил что-то, и лицо девушки опять поднялось вверх, ладони опять сложились, затем еще звонок и снова поклон и удары в грудь. Мне показалась комичной зта молитва по звонку, я едва удерживался, чтобы не рас-хохотаться, даже моя соседка по скамье, какая-то ста-руха, взглянула на меня строго поверх очков, оторвав-шись от своей «ксенжки». Но вдруг я вздрогнул, как от удара грома. Внезапно грянул в вышине орган. Мощный, властный звук. Мне показалось, что все тонкие колонны задрожали, как лес при порыве ветра. Что-то мрачное, как туча, казалось, повисло над нами в высоте сводов, и взор не смел подняться кверху, страшась этого грозного, таинственного мрака. Я посмотрел вниз, на девушку, она лежала ниц перед тонущей в тени, как бы уходящей от нее мадонной, лицо девушки было скрыто в цветах, а руки касались мраморного пьедестала. Мне почуди-лось в
