Том 7 - Леся Українка

Они едут тогда еще быстрее, но ровною рысыо. Ничто не будет задерживать осей — ни колеи, ни камни. Лило-вая заря восходит, солнце появляется. Попов бьет в ла-доши:

— Как хорошо, день!

И, чтобы позабавить ребенка, мужик напевает плисовую, песнь изгнания и бедности, песнь иронии народной:

Как от северного полюса до южного

Да ни в чем-то нам удачи нет!

А полиция наша — и не двинется!

Наш помещик зло поглядывает.

Ай, ай, тра-ра-рай, ай!

Ох, пречистая, как он зло глядиті

— О ком ты поешь? — спрашивает удивленный Попов.

— О господах, хозяевах полей.

— Полей?

— Да, земли.

Попов не понимает. Он спрашивает:

— А разве у земли єсть хозяева?

Мужик одним ударом кнута погоняет лошадей. Он кричит на них яростным голосом:

— Ксс! ксс! чертенята!

И обращается к сыну:

— Бедный только умоляет, богатый отвечает только жестокими словами.

— А мы, отец, богаты мы или бедны?..

— Посередине между тем и другим,— сказал мужик просто.

* *

*

Полдень! они въезжают в большой город. Тесть очень обрадован. Он дает им кубок чаю, предлагает пироги, пу-лярку, дает мужику дагестанскую трубку, а Попову фарфорового казака, который высовывает язык. Тесть осве-домляется, хорошо ли идет торг башмаками, много ли меду и как здоровье бабы?

Наконец мужик говорит:

— Я приехал за двумя мехами кобыльего молока, ты мне дашь от твоей кобылы.

— Вот они.

— Потом за жирной овцой.

— Сегодня утром я продал последнюю.

— Потом за звонкой флейтой.

— У меня их три, выбирай.

Мужик свистит во все три флейты и берет ту, которая резче всех, потом все идут гулять вместе. Они смотрят па хорошеньких барынь, развалившихся на подушках в своих возках, смотрят на красивше лавки, на людей, разго-варивающих по-французски на улицах, и, насмотревшись на все ато, мужик решает:

— Пора уже, надо ехать.

И вот отед и сын едут опять по полям, долинам, рав-нинам, и опять, как и утром, Попов расспрашивает мужика:

— Отец, есть у тебя флейта?

— Да.

— А пчелы любят музику?

— Как простые люди,— повторяет Стацевско. И он дергает вожжи.

— Пошел, батенька! пошел, голубчик!

Вороные кони словно летят над землей. Они оставля-ют за собой дороги, рвы, обрывы, реки, болыпие живые изгороди. И вдруг надвигается степь — как море... Опи едут еще быстрее,— ничто не задержит осей — ни колеи, ни камни. Ясный вечер восходит над полем, луна появ-ляется, Попов бьет в ладоши.

— Как хорошо! ночь!

Мужик напевает плясовую:

Как от северного полюса до южного,

Да ни в чем-то нам удачи неті

— Как красиво — черно! — кричит Попов, довольный, что подвигается в невидимое пространство.

Вот уже два часа, как они несутся в галоп. Месяц светит. Пот на лошадях дымится при лунном свете. Они все мчатся. Восемь подков сливаются в одно сверкание!

— Ксс! ксс! пасхальний барашек! Ксс! ксс! горлинка моей крыши! — кричит мужик своим лошадям.

Но вот внизу у колеса зажигаются две белые точки. Мужик Стацевско чувствует, как легкая дрожь пробега-ет у него по бокам. Но он храбрее пандура *, сильнее бомбардира; он хлестнул волка кнутом по глазам, волк пере-бегает с правой сторони на левую, и в то время, как мужик бьет его еще раз кнутом, другие белые точки зажигаются направо и вот уже два волка бегут за телегой, Они прыгают и молча смотрят на мужика...

Стацевско наконец чувствует страх. Он смотрит на бесконечную темную равнину и, опуская взор, видит не четыре, а тридцать золотых точек, прыгающих вокруг него!

1 Пандуры — неустрашимая гвардия венгерских королей.

— Го, го, гої голубчик! батенька! скорей! скорей!..

И подгоняемые лошади подымают копыта, вытягивают

шеи, фыркают. Они так бегут, что кажутся вдвоє длиннее.

— Го, го, го! Рай, ра, рай!—рычит Стацевско.

Мужик правит стоя, сильно натянувши вожжи, шапка у него на затылке, глаза широко открыты, смотрят прямо во тьму. Но за [ними] уж мчится целая толпа вол-ков. Слышно дыхание, слышно, как скребут землю когти, будто бежит стадо.

— Го! ай! ра! рай! голубчик! батенька! бегите скорей!

И телега летит, мчится, как тень. Стацевско стоит, как

ямщик, мрачный почтовый возница с пламенными глазами. Ему страшно... Ему кажется, что вот-вот волки бро-сятся на него, схватят его за одежду, вонзятся в руки, прыгнут на лошадей, перервут вожжи, разорвут сына. А Попов смеется, он ничего не понимает! По временам он поигрывает на флейте и смотрит на звезды.

— Гу! го! рай, рай! го! гу!..

Бедный Стацевско! он думает о бабе, о прекрасной бе-локурой бабе, которая ждет у печки или перед [нрзб.] с ячменным жемчужным супом, клокочущим в горшке, он думает, что он расскажет ей о своем путешествии.

Между тем толпа волков все увеличивается,— еще и еще волки; остервененные, сбегаются они сотнями, не во-ют, ждут, пока лошадь упадет! Ветер забивает в откры-тый рот мужика. О, как ужасен каждый глоток этого острого ледяного воздуха!

— Хлоп! хлоп! — Гу! го! рай! го! гу! — Хлоп! хлоп!

Волк вскакивает на сиденье и хватает мужика за

башмак. Стацевско испускает крик, схватывает зверя за ноздри, отталкивает его кулаком, но страшная внутренняя боль сжимает мужика. Он прыгает на спину лошади и рыдает над ушами своих верных животных:

— Скорей, барашек, скорей, голубчик! ради Попова!

— Ради Христа! — закричал вдруг Стацевско. Волк вскарабкался на сиденье; тогда Стацевско бросается с лошади опять в повозку, прячется на дне ее, подымает фар-тук и смотрит...

Их уже тисяча, три тысячи, семь тысяч, десять тисяч... Это черный океан, искрящийся звездами,— словно адское небо отражается в степи!

А мужик все кричит: — Го! рай, рррай, ра, рай! го!

Но он уже не надеется, он выбился из сил! Попов вы-пустил флейту,