Том 7 - Леся Українка
Питаю вас усіх, Пінгвінів, читаючих моє оповідання: Пінгвіни, друзі мої любі, хіба маленька земля, на котрій була б маленька гора, не дуже висока, укрита свіжим маленьким ліском з густим ярим зеленим листям, і прехорошими квітками, і добрими овочами, славою і гордістю гілля, на котрому вони ростуть, з дюжиною або двома прехороших кубелечків, заселених добрими, веселими та чепурними Птицями, що блищали б красою та здоров’ям, а не такими нещасними Пінгвінами, як ми з вами,— кубелечків, на дні котрих лежало б скілька яєчок, котрі тепло та любо висиджували б; хіба така земля, питаю я вас, не була б до мислі всім і кождому? Хто, скажіть на милість, хто міг би повстати проти сеї маленької землі, сього маленького лісу, сих прехороших дерев, сих надзвичайних птиць, люблячих одна одну, зв’язаних між собою тісною дружбою — ну хто ж?
Вже, звісно, не я, пишучий сі щілки,-— або, може, ви, читаючі їх? Але коли так, я, невважаючи ні на що, од-казав би вам: «Ідіте ви к дідьку, ви мене одурили; ви навіть не Пінгвін; закрийте сю книжку, і посварімося».
Але прости мене, друже чительнику, прости; звичай жити одиноким зробив мене воркуном, навіть нечемним, я (забываюсь) і забуваю, що ніхто не сміє (забиваться) перед вами, можний чительнику!
Жорж д’Еспардес
УХ! ВОЛКИ!
Много говорится об интересе французов к русской ли-тературе и жизни. Действительно, французи не только переводят произведения русской литературы, но и сами пишут повести и рассказы из русской жизни. Но каково в большинстве случаев это знакомство с русской жиз-нью — о том можно судить по предлагаемому рассказу из русской жизни, принадлежащему перу французского литератора Жоржа д’Зспардеса и напечатанному в па-рижском журнале «Echo de la semaine». В рассказе этом так много забавного, вытекающего из самых странных понятий автора о русской жизни, что все повествование об-ращается для нас, русских, из драматического в комиче-ское. Нельзя сказать, чтобы автор вовсе ничего не знал
о России, о жизни русского народ а,— он кое-что слыхал, знает даже кое-какие русские слова, которые помещает даже без перевода (le moujik, la baba, le pomeschtchik, la barynia, la chuba, les onoutchis, la pliassowaia), но это знание переплетается у автора с самыми грубыми промахами, делающими рассказ смешным. Достаточно указать, что приводимое в подлиннике слово pliassowaia автор поясняет — chant d’exil et de pauvrete l. Все осталь-ное читатель увидит из перевода, который должен был отразить все странности содержания и стиля подлинника.
Примечанпе переводчика.
Мужичок Стацевско с трудом поднимаетея.
Утро. Голуби, воркуя, порхают по светлой крыше из маисовой соломы. Лошади, стоя у яслей, фыркают от не-терпения. Мужик одевается, натягивает лезгинские панталони, оборачивает ноги накрест онучами — четырьмя красными шерстяными полосами — и наконец надевает шубу, славную шубу, очень длинную и очень теплую, которая стоила два рубля и годовой сбор меда. Баба Кив-кин, его жена перед богом, спит, растянувшись на печке. Он бьет ее пальцем по носу, щекочет по лицу от правой щеки к левой. Он ее будит и говорит:
— Я еду к тестю, в город, купить то, что ТЫ мне при-казала: кобыльего молока два меха, флейту еще тоном повыше, чем у брата Серкова, и жирную овцу, которую ты зажаришь к заговенам.
И мужичок, как добрый муж, играет со своей женой. Он тихонько похлопывает по лбу, потом по ноздрям и по шее.
Он говорит ей:
— Я возьму с собой Попова, нашего сынка. Воздух свеж. Это расшевелит Попова! Это его расшевелит!
И мужик принялся шумно хохотать.
Мужик — честный человек. Он занимается сапожным ремеслом. Он ходит в церковь, никогда не ругается. Кре-стится, когда встречает похоронную процессию, молится каждый вечер и знает, что если его рука взнуздывает лошадь, то ему помогает бог.
Он будит своего сына. Попов протирает глаза кулаками, даже плачет, не зная, чего от него хотят, но мужик возвышает голос и говорит:
— Я еду в город купить кобыльего молока, флейту и овцу. Кто хочет со мной?
— Я! — кричит Попов.
Отец берет сына, сажает его к себе на плечо и идет в конюшню. Потом он закладывает свою телегу с тонкими осями, с високими колесами, пристегивает лошадей к кожаному дышлу...
Заря; свежий лиловый рассвет разливается над дерев-ней.
И Стацевско и Попов уже в телеге, они хорошо уселись, хорошо закутались. Мужик погоняет лошадей ударом кулака и кричит бабе:
— Я привезу тебе сегодня вечером молока, флейту 0 овцу!
* *
*
Они уехали со двора. Баба тревожится, глядя, как они исчезают вдали:
— Как бы снег не застал их в пути, как бы Попову не было холодно! если бы лошади быстро бежали!..
Она возвращается в дом молча, зажигает свечу перед иконой, стает на колени и поет молитву.
«Бог защитит того, кто живет в страхе божьем. Дыха-ние творца — божественная лампада, которая освещает все, что єсть нечистого в сердце человека. Мы должны приготовить свою душу, он же направит язык наш. Будем следовать закону!»
Отец и сын все это время проезжают поля, долины, равнины.
Попов задает вопросы мужику.
Попову восемь лет, но он уже мудрец.
— Отец, зачем кобылье молоко?
— Для бабы, если она заболеет.
— Отец, зачем овца?
— К заговенам: семье надо хорошо поесть.
— Отец, зачем флейта?
— Для пчел. Пчелы, как и простые люди, любят музику. ■
И Попов доволен. Он дюбознателен и вдумчив. В его голове, окруженной ореолом тонких развевающихся волос, проходят важные мысли, и эти мысли радостные: при них дитя улыбается.
— Я буду пить кобылье молоко, я буду сосать мозг из костей овцы, я буду играть на флейте!
Мужик погоняет своих вороных лошадей:
— Ну, батенька! пошел, голубчик!
И вороные кони словно летят над землей. Они остав-ляют за собой дороги, рвы, обрывы, реки, болыпие живые изгороди. И вдруг надвигается
