Том 7 - Леся Українка

Он поднялся и начал прислушиваться. Сначала ничего не было слышно, а потом на крыльце заговорили грубымп голосами сторожа-полицейские.

— Ну, что же,— спрашивал один,— пе застали уже бедняги в живых?

— Нет, сейчас как прибежали, так еще был чуть теплый. Да где там! Горло до самой кости перере-зано.

— Господи,— пробормотал другой,— видно, уж конец света приближается! Такой народ-подлец становится, так друг против дружки враждует, брат брату жить не дает! Ну, как только у него духу хватило, такого молоденького...

Тут раздался сильный гром, и Бовдур не дослышал слов полидейского. Он съежился в углу и стучал зубами; ему казалось, будто полицейские отгадали его замыслы и вот-вот придут его вязать, живьем рубить. Он бессильно опустил руки. Нож упал на пол. Стальной звук испугал его хуже, чем гром. Он сел в углу, согнулся и закрыл глаза, заткнул уши, чтобы никакие внешние впечатления не достигали до него. Сам не зная, когда и как, он на минуту задремал.

Вдруг он проснулся и едва не закричал во все горло. Ему снилось, что он бредет через кровавую реку, как вдруг нечаянно попал на глубину и ухнул туда. Кровь кипучая, теплая, живая, злорадно плеща и бурля вокруг него, заливает его, покрывает все тело, рот, глаза. Он хочет спастись, но чувствует, что кровь, словно тягучая смола, опутала его тело, сковала руки и ноги. Тут он проснулся.

— Ух, что за страшный сон! Инда жарко стало, вспо-тел даже. Да что там сон, пустой туман!.. Ну, теперь, пожалуй, уж пора?..

Он опять встал и долго прислушивался. Ничего не слышно, кроме дыхания спящих. Он наклонился и начал шарить по полу, ища нож, как вдруг, точно ужаленный, поднял руку вверх. Он схватил было старого еврея за горло и почувствовал, как под его пальцами забилась, будто живая, кровь в жилах, и гортань забегала, будто встревоженная его прикосновением.

— Накажи тебя Христос, жидюга! — заворчал Бовдур.— Вот испугался проклятої псины, словно змею рукой схватил. Тьфу на тебя!

И он опять ш&вулся, пошарил и нашел нож, Потом тихонько, на цыпочках начал пробираться к той кровати, где спал Андрей. Он прежде всего обшарил его, не спит ли он, обнявшись с Мытром, увидя же, что нет, смело взял Андрея за талию, поднял вверх, как ребенка, и легко, осторожно положил на пол.

— Вот так, здесь лучше,— бормотал он,— будет тре-пыхаться, так не разбудит других.

Андрей крепко спал. Только прикоснувшись $ мокрому полу головой, он встрепенулся и вскрикнул вб сне: ^ Ганя, помоги!..

Бовдур, думая, что он проснулся, быстро налег коле-ном на его грудь, левой рукой схватил за горло, а пра-вой резанул изо всех сил. Андрей затрепетал и крикнул, но негромКо, потому что горло было сдавлено. Кровь хлинула на руки Бовдура. Тот взмахнул ножем еще раз, чув-ствуя, что Андрей сильно бьется в судорогах.

— Где деньги? Давай деньги! — шептал он над Андреем.

— Ах! — стонал Андрей,— в старостве... отня...

Он не кончил. Острие ножа в ту минуту перерезало гортань, перерезало жилы до самой кости. Кровь брыз-нула сильнее, движения тела становились все слабее, пока вовсе не прекратились. Андрея Темеры не стало... А е£о мысли, его надежды, погибли ли и они вместе с йим? Не*! Потому что эти мысли принадлежат всему человечеству и, лелея их, он был только маленькой частицей всего че-ловечества. А человечество тем только и живет, что одни его частицы постоянно погибают, а вместо них новые на-рождаются...

А Бовдур стоял около него на коленях, как поражен-ный громом. Деньги отняты в старостве,— значит, он на-прасно зарезал Андрея! Словно завеса спало ослепление с его глаз... Что оп сделал?.. За что он лишші жизни это молодое существо? Что за проклятое колдовство попутало его?.. Он долго стоял в оцепенении над трупом Анд-рея, без мысли, без движения, как будто и сам был труп. Его правая рука все еще держала нож, а левая, купаясь в крови Андрея, сжимала молодое холодеющее горло.

Вдруг чья-то холодная рука тронула его за плечо п глубокип сонпьій голос сказал:

— Ты что тут делаешь, Бовдур?

Это был голос Стебельского, которого разбудил стон Андрея.

Бовдур ничего не ответил, не дрожал, не боялся,— он, словно камённый, стоял на коленях над трупом Андрея.

— Что ты здесь делаешь? — допрашивал Стебельский, тряс я Бовдура за голое плечо.— Почему ты не спить?

Казалось, слова Стебельского и прикосновение его холодной руки мало-помалу пробуждали Бовдура от его оцепенения. Он потевелился, поднял голову, глубоко вздохнул и сказал кротким, почти вёселым голосом, в ко-тором не было и следа прежней жестокости:

— Постой, увидшпь комедшо.

— Да какую же? — спросил тихо Стебельский.

— Ну, уж там увидишь.

Он встал, перетагнул через труп, подошел к двери и застучал изо всех сил обеими руками, словно колотуш-ками, в дверь. Этот внезапный и резкий грохот заглушил шум грозы на дворе. Все арестанты вскочили.

— Что тут такое? Что тут такое? — спрашивали все в тревоге.

— А где барин? Где господин Темера? — спрашивал Мытро, не чувствуя около себя Андрея.

Но Бовдур не слушал этих расспросов и, стоя у двери, колотил кулаками, что было мочи.

— Да ты никак рехнулся? — кричал дед Панько.— Чего ты лупишь? К чему это?

— Да вот для какой-то комедии,— ответил Стебельский,— только неизвестно для какой.

Из дежурной комнаты донесся крик и ругань. Это про-снулся капрал, схватил фонарь и в одном белье, как был, примчался к двери.

— Какие тут черти грохочут? — кричал он.— Чтоб у тебя в брюхе загрохотало! Чего надо?

— Отвори! — крикнул Бовдур, не переставая стучать.

— Да перестанешь лп ты, рвань проклятая! Ведь уж как я отворю, так недаром!

— Отвори! Слышишь? — не унимался Бовдур и грох-нул кулаком в заклепанный волчок так, что он разбился, и щепки полетели в противоположную стену.

— Ах