Том 7 - Леся Українка

Полдень. Весело шумя, арестанты сели вокруг прине-сенной водки и закуски. Глаза их наслаждались видом пиршества, о каком они давно уже и не слыхивали. Bee благодарили Андрея за его доброту. Один Бовдур сидел, как бревно, в своем углу и только следил глазами за бу-тылкой с водкой. Вдруг он вскочил, схватил бутылку, сжал ее крепко обеими руками, прижал к губам и при-нялся тянуть водку. Все сначала с изумлением смотрели на него, затем бросились отнимать. Но это им не скоро удалось. Почти полбутылки утекло за то время в глотку Бовдура.

— Ах, убей тебя сухая ель, ублюдок проклятый! — ругался дед Панько.— Так это ты не ждешь очереди, а прежде всех лакаешь, как свинья?..

— А-а! — крякнул, отдуваясь, Бовдур.— Вот за зто спасибо! Это по-прежнему, по-бориславски! По всем жилам словно рукой провел, а в голове шумит, бурлит, туррр!

Он схватил кусок колбасы, бросил ее в рот и, шатаясь, упал назад в свой угол.

Долго еще шумели арестанты, угощаясь водкой, долго бранили подлого Бовдура, но тот лежал, будто и не слы-шал их разговора, только глазами хлопал, бессоэнательно глядя в пространство.

— Ах, вот где-то тут у меня был нож,— єпохватился Андрей, шаря в карманах,— да, видно, куда-то выпал, что ли. Нечем отрезать хлеба. Оно, положим, нож не ахти какой, да все-таки неудобно.

— Ищитѳ хорошенько,— сказал дед Панько,— нож не игла, в камере продасть не может.

Но, однако, ножа не было.

— Ну, так режьте пока вот моим, а потом поищем,— сказал Мытро,— может быть, когда вы спали, он как-нибудь сквозь дыру попал в сенник. У нас и это может статься, поглядите, какие дырявые эти сенничищаі

— И то,— сказал дед Панько,— надо будет потом поискать.

Но все арестанты так заговорились и занялись водкой и закуской, что потом пошли спать, даже и не подумав

о ^оже. Заснул и Бовдур. Только Апдрей, который не пил водки, ходил по камере, чувствуя себя как будто здоровее и бодрее после известия, обещавшего на завтра освобо-жденпе из этой мерзкой дыры.

— Эх, если бы поскореѳ и совсем освободили! — про-шептал он, вздыхая.— Началась бы новая работа, новая борьба, и хоть что-нибудь да делалось бы. Но только надо приняться хорошенько, всем сплотиться вместе, не тратить по сторонам ни времени, ни денег! Надо учиться, много учиться, но не той мертвечине, которой забивают головы в гимназиях. Ах, немного он попробовал настоя-щей науки, но каким иным, свежим духом веет от нее! Как льнет к ней душа! И отчего это люди так упорствуют против нее и заранее смотрят с презрением на ее приоб-ретения? Потому что она этих приобретений не выдает за окончательную, безусловную истину? Ах да, людям еще нужен авторитет, который бы с высоты величия приказы-вал: быть по сему! нужно еще писание, которое бы являлось началом и концом премудрости, вне которого все было бы ложным или излишним!.. Но нет! Недолго про-держится власть авторитета. Со всех сторон являются живше умы и разрушают, разрушают ту стену, которая ты-сячи лет закривала свет от глаз человеческих. Скорее бы последний удар! Скорее бы пришла свобода, ясная, как день, широкая, как мир, знающая только природу и брат-скую любовь!..

— Что значит наш муравьиный труд для такой огром-ной цели? Что для нее наши мелкие страдания, вся наша жизнь? Пылинка против горы! А все-таки гора состоит из пылинок. А все-таки отрадно хоть на пылинку уско-рить великое дело!

— А может быть, все эти наши мысли, наши стрем-ления, наши бон — все это, может быть, опять только одна большая ошибка, каких тысячи уже пронеслись над человечеством, как вихри? Может быть, паш труд ни к чему не слуншт? Может быть, мы пролагаем окольный и 'бесцельный путь, основываем город на безлюдном острове? Может быть, ближайшее поколение пойдет вовсе не туда, оставит нас в стороне, как памятник бесплодно-го стремления людей к ненужной цели? Ах, эта мысль ре-жет сердце, жжет мозг! Ио что делать, ведь и ото воз-можно! Мы должны быть готовы и к такой крайности, п если бы наш путь оказался несогласным с естественными законами всеобщего развития, с вечными человеческими стремлениями к добру и всеобщему счастью,— тотчас надо вернуться...

— А пока надо идти вперед! Только бы на волю ско~ рей! Что можно будет сделать, то и сделаем. Только бы по совести, искренно и с умом, а о прочем не будем за-ботиться!..

XII

Наступила ночь. Спят арестанты, тяжело дыша густым спертым воздухом. Порой то тот, то другой закашляется долгим сухим кашлем, повернется на другой бок, вздох-нет глубоко или вскрикнет во сне. В камере густая тьма, потому что и на дворе тучи и душно, а издали, из-за реки Дила, грохочет дальний гром. - ■ -

Один Бовдур не спит. В его душё ёще темнее, чем в камере, только утомленные долгим страданием, заглушен-ные водкой мысли не текут, воспоминания не шевелятся. Он сидит в своем логовище и держит в руке нож Андрея с длинным садовым клинком. Его пальцы время от вре-мени щупают этот клинок, будто испытывая, достаточно ли он остер. Все его тело дрожит какой-то тревожной дрожью, обливается холодным потом. Он ждет, пока совсем затих-нет в камере и на дворе, ждет глухой полночи.

— Там гром,— бормочет Бовдур,— под гром крепче спится. И я заснул бы... Ах, заснуть бы так надолго, на-всегда!.. А кто-то нынче тут так уснет!

Эта фраза поразила его своей неожиданной резкостью, он вздрогнул и замолчал.

■— Фу ты,— начал он опять через минуту,— что это за дьявольская штука — слова! Вот скажи только этакое дурацкоѳ слово и вдруг весь оцепенеешь, будто нивесть что сделал. А думай только без слов и ничего, можно. К самому страшному глаза привыкают, а ухо, беда, сей-час бунтует!..

— Э, да что там, всо это пустяки, лишь бы деньги! А подумаешь, право, как люди глуны. Вот и этот... Столь-ко у него денег, а разве он смыслит употребить их с поль-зой для себя? Купит что-нибудь п сам не ест! Я бы не так! Эх, я