Том 7 - Леся Українка

— Авось зто последний раз? Господи, авось послед-ний раз! — думает он, высоко взмахивая топором.

Сегодня он счастлив. В его кожаном поясе, заверну-тые в тряпку, лежат тщательно эапрятанные 50 гульде-нов — годовой заработок. Сорок, считает Мыкола, пойдут Шиндеру, а десять на обзаведение хозяйством. Сегодня вечером кончится его работа, а завтра он пойдет домой.

И в самом деле, на другой день еще ни свет нп заря, а Мыкола Проць шагал уже далеко от Людвиковки. Он шел быстро, даже задыхаясь, мысль его летала в буду-щем, не желая даже оглядываться назад, где она ничего не встретила бы, кроме горя и нужды.

— Прежде всего пойду к Шиндеру,— думал бедный мужик,— выкуплю поле с избой, а тогда уже и к жене... Пойдем, скажу: пора опять хозяйничать на своем!

Эта мысль придавала силы его слабым ногам. Солнце склонилось к закату, когда он подходил к своей деревне. Сердце забилось в его груди, когда он увидел издали свою наполовину разрушенную избу и большой кабак на краю деревни. Напрягая последние сили, поспешил он туда.

— Добрый вечер, Шиндер! — крикнул он, входя в кабак.

— Здравствуйте! А, это вы, Мыкола? — сказал кабатчик.— Где же это вы были, что вас так долго не видать было?

— Был на работе,— сказал Микола.— Послушай, что я тебе скажу.

— Ну, что такое?

Микола достал из пояса тряпочку, развязал ее и вы-ложил перед кабатчиком четыре десятки.

— На, смотриї Отдай мне надел и избу.

— Что, что, что? — вскрикнул кабатчик и отсту-пил.— Ты хочешь за сорок гульденов купить надел с из-бой? Ха, ха, ха!

— Не купить, а своє взять назад!

— Взять назад? Ого! как же ато так взять?

— Я тебе отдаю то, что задолжал, а ты мне отдай надел с избой.

— Что ты?! Ты, я вижу, Мыкола, где-то большого ума набрался. У нас так не идет! Мне за этот надел дают триста гульденов, я хочу четыреста, а тебе отдам за двес-ти пятьдесят. Понимаешь?

Мыкола стоял как остолбенелый от этих слов. Кабатчик, видимо, испугался, потому что скрылся за перегородку и дверь за собой запер.

В кабаке было несколько знакомых крестьян. Они окружили Мыколу, стали с ним здороваться, принялись утешать, но он стоял как столб, не спуская глаз с того места, на котором только что стоял кабатчик. Долго-долго так простоял бедный человек, а потом обратился к людям:

— Люди добрые, да как же это может быть? — спро-сил он глухим дрожащим голосом.

— Что ты поделаешь, куманек, с ним, когда все в его руках? — сказал один.

— И никакого на это права нет?

— Нет.

— Так! — сказал Мыкола и замолчал, только круп-ньге жгучие слезы покатились по его бледному, измучен-ному, запыленному лицу.

— Люди добрые,—> сказал он, спустя минуту,— возь-мите вы, пожалуйста, эти деньги и отдайте и£ моей жене. Мне они не нужны. Кланяйтесь ей от меня и скажите, что я скоро вернусь. А о том, что тут было с Шиндером у меня — ни слова ей! Слышите, ни слова!

— Хорошо, куманек, ладно!

— А теперь прощайте!

Он нахлобучил шапку и ушел. Солнце горело кроваво-золотым огнем над самим западом. Кровавой полосой (шестела Свича на темно-зеленой равнине, извиваясь меж-ДУ лозняком. Шумела вода по камням. Воробьи чирика-ли в лозняке, а в сердце бедного Мыколы клубилось горе.

IV

На днях, около того времени, когда все это происхо-дило, в Людвиковке случилось событие. В одном кабаке близ долины, стоявшем на пустыре среди поля, ночью вырезали всю семью кабатчика. Только один мальчик спасся каким-то чудом, спрятавшись за трубой, и расска-зал потом об убийстве. Людей, совершивших убийство, оп не знал и даже не понимал их языка. Подозрение пало на двух итальянцев, работавших в Людвиковке. Их арес-товали. Итальянцы эти работали «на спуске». Это была очень опасная работа. Один лесистый холм был в сторо-не от воды, так что некуда было спускать с него сруб-ленные деревья, потому что кругом были совсем неприступніше, огромными ^камнями заваленные дебри. А деревья на этом холме были, как нарочно, самые лучшие, самые рослые. Директор лесопильни думал, думал, ка-ким бы образом до них добраться, и, наконец, придумал. На половине высоты холма вытекал из-под скалы не-большой родник, который малым потоком падал вниз и, бурля, терялся между скалами, чтобы далеко под горой успокоиться и тихо впасть в Свичу. От этого родника директор приказал выстроить спуск прямо к фабричному двору. Этот спуск был просто небольшим водопроводом, сложенным из толстых деревянных брусьев, в виде длин-ного желоба. Он протянулся, как струна, от фабрики над ужасной, усеянной камнями и поросшей ежевикой и диким кустарником, пропастью, вдаль, к самому сердцу йротивоположной горы. Go дна пропасти водопровод ка-

зался толстым канатом, а козлы, на которых он опирал-ся, казались длинными жердями, которыѳ вот-вот заша-таются и упадут. По этому деревянному желобу текла вода из родника, при помощи которой легче было спускать дерево сверху к лесопильне. Но вода сама не могла гнать таких огромных стволов, хотя с них сдирали кору для того, чтобы они лучше скользили. Поэтому двоє ра-бочих должны были постоянно таскать эти бревна по спуску вниз. Это делалось таким образом, что рабочий, зарубив топор крепко в один конец бревна, хватался обе-ими руками за топорище и, ступая по краю желоба, всем телом вися над ужасной пропастью, тащил по скользко-му дну желоба за собой бревно. Нескоро это подвигалось, и работа была опасная, так как, если бы только топор вырвался из бревна, или руки рабочего соскользнули с топорища, то рабочего ждала неминуемая, очевидная гибель на дне страшной пропасти. Потому-то местные ра-бочие ни за что не соглашались на эту работу, хотя директор предлагал за нее по два гульдена в день. Только упомянутые два итальянца согласились и, действительно, вот уже три месяца справлялись с этой работой удачпо. Другие же рабочие боялись даже смотреть на них, когда они, откинувшись