Повна академічна збірка творів - Григорій Савич Сковорода

Притом, поелику Сковорода удаляется от людей, чуждается общесгв, бѣгает состоянія в общежитіи, скрывается в лѣса, то и выводили есгественным послѣдствіем, что он не имѣет любви к ближнему, а потому и назвали его Мизантропом, то есть человѣконенавистником.

Сковорода, узнавши о сем и не желая, чтоб добрыя и простодушныя сердца соблазнились о нем сими разглашеніями клеветьі, явился в город и, нашед в одном собраніи приличный случай к обьясненію правил своих, говорил тако3:

- Было время и теперь бывает, что для внутренней моей економій воздерживаюсь я от мяс и вина. Но потому ли лѣкарь охуждает, напримѣр, чеснок, когда велит поудержаться от употребленія онаго тому, у кого вредный жар вступил в глаза? Все благосотворено от всещедраго Творца, но не все всѣм всегда бывает полезно. Правда, что я совѣтовал нѣкоторым, дабы они осгорожно поступали с вином и мясом, а иногда и совсѣм от того отводил их, разсуждая горячую молодосгь их. Но когда отец младолѣтному сыну вырывает из рук нож и не дает ему употребленія оружейнаго пороху, сам, однако же, пользуясь оными, то не ясно ли видно, что сын еще не может владѣть правильно тІ,ш вещами и обращать их в пользу, ради которой онѣ изобрѣтены? Вот почему приняли меня за Манихейскаго ученика. Не ложно то, что всякой род пищи и питія есгь полезен и добр; но надлежит брать в разсужденіе время, мѣсго, мѣру, особу. Не бѣдсгвенно ли было бы сосущему грудь младенцу дать крѣпкой водки? Или не смѣшно ли работавшему в поті, лйца весь день на стужѣ дровосѣку подать стакан молока в подкрѣпленіе сил его? Как же несправедливо почли меня за Манихея, так и недосгойно за человѣконенависгника и ругателя даров Божіих.

Когда Бог опредѣлил мнѣ в низком лицѣ быть на театрѣ свѣта сего, то должно уже мнѣ и в нарядѣ, в одѣяніи, в поступках и в обращеніи со сгепенными, сановными, знаменитыми и почтенными людьми наблюдать благопристойность, уваженіе и всегда помнить мою ничтожносгь пред ними. Сіє сам я сгараясь сохранить и прочіим совѣтовал дѣлать такожде, отчего и попал я во оклеветаніе. Оглагольники мой, если бы приписывали

а Сіє самое объясненіе он описывает в письмѣ к нѣкоторому друїу своєму!12).

мнѣ обыкновенныя слабосги, или пороки, то шошо было бы мнѣ; но гіи языковредные, представляя меня развращающим нравы, дѣлают меня еще душегубителем, то есть Еретиком141, и под сим видом запрещают, отгова-ривают, отсовѣтывают вступать со мною в знакомсгво, в бесѣду, в обращеніе. Я говаривал молодым людям совѣтовать с своєю Природою, чтоб они на позорищі, жизни могли сохранить благоприсгойносгь, приличную искусным дѣйсгвующим лицам; а если кто взял ролю, не совсізм сродную ему, то сгарался бы, как можно удачнѣе оную представить и поступать без соблазнов, дабьі хотя нѣсколько жалобы между людьми и роптанія пред Богом на состоянія свой уменынились.

Слушавшіе тут друг на друга взглядывали, и никто ни слова не сказал ему на de. Сковорода, поклонясь всѣм, отправился тогда же в уединеніе.

В Изюмской округѣ Харьковской губерній имѣли жительство дворяне Сошальскїе, которых брат меныной142 просил тут же Сковороду пожить у него, предлагая ему спокойное пребываніе в деревнѣ его, гдѣ все по вкусу и охотѣ своей он мог найти, как и самаго хозяина, ищущаго любви его. Сковорода поѣхал с ним в деревню его Гусинку143, полюбил мѣсто и хозяев и поселился не в далеком расстояніи от деревни, в пасѣкѣ их. Тишина, безмятежіе, свобода возбудили в нем всіз чувствія тѣх драгоцѣнных удовольсгвій, которыя опытом извѣсгны одним мудрым и цѣломудрым. "Мнози глаголют (так писал он к другу своєму): что дѣлает в жизни Сковорода? Чѣм забавляется? Аз же во Господѣ возрадуюся, возвеселюся о Бозѣ, спасѣ моем. Радованіе есть цвѣт человѣческія жизни, - продолжал он, - оно есгь главная точка всѣх подвигов; всѣ дѣла коеяждо жизни сюда текут. Суть нѣкіе, аки без главной точки живугціе, без цѣли, без пристани пловугціе. Но о развращенных я не говорю: своє всякому радованіе мило. Аз же поглумлюся, позабавлюся в заповѣдех Вѣчнаго. Все исходит в скуку и омерзѣніе, кромѣ сея забавы, и пути ея - пути вѣчны"144.

Между сим круг жизни друга его доходил до той точки, на которой означается3 двупутіе Геркулесово. Он вознамѣрился ѣхать в столицу для службы; в 1769 году отправился туда и прибыл в Ноябрѣ.

Свѣт представился ему во всей великосги своих прелесгей. Потоп мыслей покрыл разум его, и бездна желаній отверзлась пред сердцем его. Но, приучась от наставника своего Сковороды относиться во всізх своих предприятіях к мановенію внутренняго духа, силою его пробудился от обаятельнаго удивленія и, три года проживя в сголицѣ, всегда хранил под державою его, соблюл душевное спокойсгвіе. Блажен, аще бы неуклонно во всѣ текугція лѣта послѣдовал сему великаго совѣта Ангелу!

В 1770 году Сковорода, согласясь с Сошальским, поѣхали в Кіев. Родственник его Іусгин был начальником Китаевской пусгыни, что подлѣ Кіева. Сковорода поселился у него в монасгырѣ и три мѣсяца провел тут с

а Геркулесу предстали Минерва и роскош и звали его каждая в свой путь: сіє назьіваєтся двупутіе Геркулесової13).

удовольсгвіем. Но вдруг примѣтил в себѣ внутреннее движение3 духа непонятное, побуждаюгцее его ѣхать из Кіева. Слѣдуя сему, по своєму обыкновенію, просит он Іустина, чтоб отпусгил его в Харьков. Сей уговаривает его остаться. Григорій непреклонно насгоит, чтоб отправить его. Іустин заклинает его всею святынею не оставлять его. Сей, вйдя нерасположеніе Іусгина к отпуску его, пошол в Кіев к приятелям попросить, чтоб отправили его в Украйну. Тѣ удерживают его, он отгова-ривается, что ему дух настоятельно велит удалиться из Кіева. Между сим пошол он на Подол, нижній город в Кіевѣ. Пришед на гору, откуда сходят на Подол, вдруг остановясь, почувсгвовал он обоняніем такой сильной запах мертвых трупов, что перенесть не мог и тотчас поворотился домой141. Дух убѣдительнѣе погнал его из города, и он с неудовольсгвіем отца Іустина, но с благоволеніем духа отправился в путь на другой же день.

Приѣхав через двѣ недѣли в Ахтырку-город, остановился он в монасгырѣ у приятеля своего Архимандрита Венедикта145. Прекрасное мѣстоположеніе и приязнь добродушнаго Монаха сего успокоили его. Тут вдруг получили извѣстіе, что в Кіевѣ оказалась моровая язва, о которой в бытность его и не слышно было, и что город заперт уже.

Сердце его дотолѣ почитало Бога, аки раб, оттолѣ возлюбило его, аки