Повна академічна збірка творів - Григорій Савич Сковорода

Полуногцное время имѣл он обычай всегда посвящать на молитву, которая в тишинѣ глубокаго молчанія чувств и природы сопровождалась Богомысліем3. Тогда он, собрав всѣ чувсгвія и помышленія в один круг, внутрь себя, и обозрѣв оком суда мрачное жилище своего перстнаго человѣка, так воззывал оныя к началу Божію: "Востаните, лѣнивіи и всегда низу поникшіи ума моего помыслы! Возмитеся и возвыситеся на гору вѣчности!.." Тут мгновенно брань открывалась, и сердце его дѣлалось полем рати: самолюбіе, вооружась с міродержителем вѣка свѣтским разумом, собсгвенными бренности человѣческой слабосгьми и всѣми тварьми, нападало сильнѣйше на волю его, дабы плѣнить ея, возсѣсгь на престолѣ свободы ея и быть подобным Вышнему. Богомьісліє вопреки приглашало волю его к вѣчному, единому, исгинному блаїу его, вездѣсущему, все исполняющему, и заставляло его облещись во вся оружія Божія, дабы возмощи ему стати протйву кознем лжемудрія160. Какое бореніе! Колико подвигові Возшумѣша и смятошася161: надлежало бодрствовать, стоять, мужаться. Небо и ад борются в сердцѣ Мудраго, и может ли он быть празден, без дѣла, без подвига, без пользы человѣчесгву? Тако запо-лунощные часы провождал он в бранном ополченіи протйву сил мрачнаго Міра.

Возгіяваюгцее утро облекало его во свѣт побѣды, и в торжествѣ духа выходил он в поле раздѣлять142 славословіе своє со всею Природою.

Сей был образ жизни его! "Не орю убо, ни сѣю, ни куплю дѣю, ни воинствую, - так писал он к другу своєму из пусгыни, - отвергаю же всякую житейскую печаль. Что убо дѣю? Се что: Всегда благословяще Господа, ПОЕМ ВОСКРЕСЕНІЕ ЕГО162. Учуся, друг мой! благодарности: се моє дѣло! Учуся быть довольным о всем том, что от Промысла Божія в жизни мнѣ дано. Неблагодарная воля есть ключь адских мученій; благодарное же сердце есгь рай сладостей. Ах, друг мой! Поучайся в благодарности, сидяй в дому, идяй путем, засыпая и просыпаясь; пріемли и обращай все во благо, доволен сущими; о всем приключающемся тебѣ не воздавай безумія Богу163; всегда радующеся о всем, благодаряще, молися"164.

Можно было жизнь Сковороды назвать жизнію; не таково было тогда состояніе друга его.

Обращеніе в великом Свѣтѣ, удаля его мало-помалу от его самаго, заведя в лесгныя внѣшности, усыпя в нем довѣріе ко внутреннему гласу духа, просгудя жар исгиннаго любомудрїя, возжгло в нем разум свѣтскій и возбудило свойства, собсгвенныя сему кругу бытія.

Свѣт облагоприятствовал его свонми дарами, наложа на него усып-леніе165, дал ему жену, друзей, приятелей, благодѣтелей, преданных, зна-комых, свойственников, житейскія связи и выгоды. Но дары сій напоены были соком корня их и свойсгвами начала их. Он увидѣл в щасгіи превращеніе, в друзьях - измѣну, в надеждах - обман, в утѣхах - пустоту, в союзах - самовидносгь, в ближних - остуду, в своих - лицеприятіе.

Таковы были послѣдсгвія свѣтскаго круга, в которой попал он, оставя сам себя.

Удручен, изможден, изтощен волненіями свѣта, обратился он в себя самаго, собрал разсѣянныя по свѣту мысли в малый круг желанїй и, заключа оныя в природное своє добродушїе, прибыл из Столицы в де-ревню, надѣясь тамо найти брег и пристань житейскому своєму обу-реванію.

Свѣт и тамо исказил все. В глубоком уединеніи остался он один, без семейства, без друзей, без знакомых, в болѣзни, в печалех, в безпокойствах, без всякаго участія, совѣта, помощи, соболѣзнованія. Тогда он, возведя очи свой на позорище свѣта, на круг обсгоятельсгв своих, на заблужденїя свой, которым он здѣлался жертвою, и видя, что не на камени основан был храм житейскаго щастія его166, в сердечном чувсгвїи сожалѣнія, ободрясь добродушіем своим, воспѣл оную преисполненную истинны пѣснь:

"О Іерихон проклятый, как ты меня обманул!"167 и проч[ая].

Промысл Божій возрѣл на него в развалинах бытія его, воздвигнул дух Мудраго, сердце друга, и Сковорода семидесятитрехлѣтній, по девятнадца-тилѣтнем несвиданіи, одержим болѣзньми старости, несмотря на дальность пуги, на чрезвычайную ненасгную погоду и на всегдашнее отвращенїе к краю сему, приѣхал в деревню к другу своєму, село Хотетово, в двадцати пяти верстах от Орла, один раздѣлить с ним ничтожесгво его.

Бодросгь духа, веселость нрава, мудрая бесЬда, свободное сердце от всякаго рабства свѣту, суетности, пристрастіям, торжество благодушія, утвержденное на семидесятилѣтних сголбах жизни и увѣнчаваемое при исходящих вѣка спокойствіем вѣчносги, возбудили в другѣ его усыпленныя силы разума, восперили чувствія его, возвысили желанія, устроили волю к волѣ Вседержителя.

Сковорода привез к нему сочиненія свой, из которых многія приписал ему; читывал оныя сам с ним ежеденно и между чтеніем занимал его разсужденіями, правилами, понятіями, каковых ожидать должно от че-ловѣка, искавшаго истинны во всю жизнь не умсгвованіем, но дѣлом, и возлюбившаго добродѣтель ради собсгвенной красотьі ея.

Рѣчь доходила тут до разных толков, или Сект. "Всякая Секта, - говорил он, - пахнет собсгвенностію, а гдѣ собственномудріе, тут нѣт главной цѣли, или главной мудрости. Я не знаю Мартынисгов168, - продолжал он, - ни разума, ни ученія их; ежели они особничествуют в правилах и обрядах, чтоб казаться мудрыми3, то я не хочу знать их; если же они мудрсгвуют в просготѣ сердца169, чтоб быть полезными гражданами обществу, то я почитаю их; но ради сего нѣ для чего бы им особничествовать. Любовь к ближнему не имѣет никакой секты: на ней весь закон и Пророки висят. Закон природы, яко самонужнѣйшій для блага человѣческаго, есгь всеобгцій и напечатлѣн на сердцѣ каждаго, дан всякому сугцеству, даже послѣдней песчинкѣ: благодареніе всеблаженному Богу, что трудное здѣлал не нужным, а нужное не трудным170!

Исканіе философскаго камня или преврагценіе всѣх вегцей в золото и содѣланіе состава из онаго, дабы продлить человѣческую жизнь до нѣскольких тысяч лѣт171, есть осгаток Египетскаго плотолюбія, которое, не могши продлить жизни гі.лесиоіі, при всѣх мудрованіях своих, нашло способ продолжить сугцествованіе трупов человѣческих, извѣстных у нас под именем Мумій. Сія Секта, - говорил он, - мѣряя жизнь аршином лѣт, а не дѣл, не сообразна тѣм правилам Мудраго, о котором пишется: 'Поживе вмалѣ, исполни лѣта долга'172. Сверх того, она ласкательсгвует соблазнительно суетносги человѣческой, похотоугодіям, гордосги, зависги, любостяжанію; дает в мыслях перевѣс тлѣнности, в сердцѣ - повод к Саддукейсгву173".

Друг его доводил бесѣду до исгоріи С[вягценнаго] писанія143. "Многіе, -сказал Сковорода, - не разумѣя меня или не хотя разумѣть, клевешут, якобы я отвергаю исторію ветхаго и новаго завѣта, потому что признаю и исповѣдую в оной духовный разум, чувствую