Україна-Європа - Лада Лузіна
Земля, на которой рос этот лес, была не настолько мала, чтобы не нашлось места для посадки или взлета самолета. Но страна эта была не настолько велика, чтобы загрузить собственными жителями свои же самолеты. Было время, были жители, которые хотели летать, были самолеты, которые отвезли этих жителей в разные страны. Остались те, кто летать не любил. И почти отказалась страна от самолетов. Зачем они, если есть море, есть лодки и корабли, есть все, чтобы чувствовать себя свободным и из-за этого чувства отказаться от спешки. Свободные люди никуда не спешат.
А 20-го декабря без четверти полночь к шлагбауму возле села Шештекай, что затерялось где-то между Кальварией и Лаждияем на самом краю этой земли, двести километров от Аникчайского леса, подошел старик. Подошел бодрой, но чуть странноватой походкой, то ли пытаясь скрыть от посторонних наблюдателей свою хромоту, то ли по другой причине. Подошел и остановился шагах в пяти, прямо на дороге, которую этот шлагбаум перегораживал.
В домике, покрашенном в зеленый цвет, что стоял слева от дороги, горело два окна. Домашний, слегка приглушенный свет от окон падал на заснеженную дорогу. И даже полосатый шлагбаум поблескивал, ловя на себе рикошет оконного света, ударявшегося сначала о снег, а затем разбрасывавшего свои желтые брызги по ближайшим к окнам окрестностям.
Дверь домика скрипнула. Вышел на деревянный порог пограничник без шинели. Задрал голову вверх, посмотрел на лампочку, бессловесно висевшую под козырьком. Потянулся к ней двумя руками. «Видать, замерзла!» – подумал. И, схватившись левой рукой за патрон, а правой – за нее, покрутил ее туда-сюда. И вспыхнула лампочка, разбуженная руками пограничника. А тот, опустив руки, улыбнулся, вдохнул морозный воздух и выдохнул его паром. С полминуты он старательно делал вид, что не замечает старика, которого внезапный свет загоревшейся лампочки заставил прижмурить глаза и оглянуться. Но потом пограничнику стало не удобно, и он обратил на постороннего свой взгляд, и кивнул. Старик, прижмуренным взглядом наблюдавший за пограничником, кивнул в ответ и, достав из кармана короткого серого пальто с поднятым воротником старомодные карманные часы, открыл крышку циферблата. Без восьми полночь.
– Может, зайдете? – спросил вежливо пограничник.
– Может, и зайду, – ответил старик, но с места не сдвинулся.
– Пожалуйста! Заходите, – повторил свое приглашение служивый. – У нас и чаек есть, и кое-что покрепче!
– Что же это? – удивился вслух старик. – Вы что, всех подряд готовы к себе приглашать? Да и разве разрешено пить на пограничном пункте?
– Сегодня можно, – вздохнул пограничник. – Сегодня такой день, что можно.
И он открыл дверь, вошел в домик и оглянулся. Старик тоже подошел к порогу. Поднимая по ступенькам несгибавшуюся в колене левую ногу. Вошел.
В большой комнате пограничного домика пахло корицей и гвоздикой. На маленькой электроплитке в эмалированной кастрюльке грелся глинтвейн. На подоконнике стояла бутылка «Жальгириса» и маленькие стопочки. А на стене над письменным столом висел портрет президента Адамкуса.
Старик уставился на президента, потом, покачав головой, обвел разочарованным взглядом трех пограничников.
– Мы закрываемся, – грустно пояснил старику незнакомый офицер и развел руками, показывая, что больше он ничего сделать не может.
– Границу закрываете? – переспросил старик.
– Наоборот. Открываем. А пограничный пункт закрываем.
– И куда вас переводят?
– Кого куда, – вздохнул третий. – А я, наверное, уеду за границу…
– Да, наверняка есть страны, в которых не хватает пограничников, – кивая, совершенно серьезно произнес старик.
Офицеры улыбнулись.
Ровно в полночь на рабочем столе под портретом президента Адамкуса зазвонил телефон.
Старший по званию пограничник снял трубку, представился. Выслушал собеседника, видимо еще более старшего по званию, стоя и уважительно, а потом как-то совершенно спокойно и по-дружески вздохнул и произнес «Gerei!»
– Приказано поднять шлагбаум, – грустно вымолвил он и посмотрел задумчиво на портрет президента Адамкуса.
И старик, и двое других пограничников тоже перевели взгляды на Адамкуса.
А старший по званию уже смотрел на монитор компьютера, где шесть квадратов выдавали изображение с камер наблюдения. Черно-белая метель делала все квадраты одинаковыми. Только на одном из них изредка прорывалось лучше освещенная картинка с пограничным шлагбаумом.
Офицер, прикипев взглядом именно к этой картинке, потянулся рукой к установке дистанционного управления и нажал толстую зеленую кнопку. Однако на картинке ничего не произошло. Он еще раз нажал. Вздохнул.
– Опять механизм замерз! Пошли поднимать! – скомандовал он, встав из-за стола.
Густой снег нового дня, валивший с неба, немного отпрянул от раскрывшейся двери пограничного домика.
– Ого как метет! – вырвалось у одного из вышедших на порог.
Скрипнули ступеньки под ногами. Трое пограничников и старик приблизились к шлагбауму. Старший по званию пограничник наклонился к шлагбаумной тумбе, открыл дверцу блока управления. Разблокировав полосатую стрелу, он позвал коллег и они втроем вручную подняли длинную, должно быть пятиметровую полосатую стрелу.
– Спасибо! – сказал им старик и зашагал по более не перекрытой шлагбаумом дороге.
– У вас хоть паспорт есть? – окликнул его один из пограничников.
– Есть, – оглянулся тот на ходу. – Конечно, есть!
– А зовут вас как?
– Кукутис! – ответил старик.
– Это имя или фамилия?
– И то, и другое! – крикнул Кукутис и перешел границу видимости. Увеличивающееся с каждым его шагом пространство от шлагбаума и дальше метель заполняла живым снегом.
Пограничники торопливо вернулись в служебный домик, лишенный будущего.
– Запиши, – скомандовал старший пограничник своему коллеге. – Первым без предъявления документов границу перешел Кукутис Кукутис! Как ему только живется с таким именем?!
Коллега, усмехнувшись, кивнул и взгляд его быстро нашел лежавшую на подоконнике ручку.
– Паспорт! – насмешливо шептал сам себе старик Кукутис, лихо занося при каждом втором шаге вперед свою несгибающуюся правую ногу. – У меня в каждом кармане по паспорту! И все они мои!!!
Сколько той Европы?! Он ее уже прошел из конца в конец десятки раз! И до своей деревянной ноги, и с нею. Больше всего ему нравилась когда-то Пруссия, Восточная Пруссия. Она была почти родной, как двоюродная сестра. Он ее знал если не с рождения, то уж явно с младых лет и до того странного момента, когда она растворилась в истории. Этот момент длился довольно долго, несколько лет Кукутиса не отпускало ощущение, что где-то рядом варится суп из кислой капусты. В большом казане, висящем на крюке над костром. Запах этого супа догонял Кукутиса то на одной дороге, то на другой. И вдруг он заметил, что пропали пруссы. Были, встречались на пути, улыбались
