Тарас Шевченко та його доба. Том 2 - Рем Георгійович Симоненко

30 січня 1848 р. він звернувся до командира Окремого Оренбурзького корпусу Обручова: «По высочайшему повелению, последовавшему в исходе мая 1847 года, бывший художник Тарас Шевченко за сочинение на малороссийском языке стихов возмутительного и самого дерзкого содержания, определён рядовым в войска Отдельного Оренбургского корпуса, с правом выслуги, под строжайший надзор и с запрещением ему писать и рисовать.

Имею честь покорнейше просить ваше высокопревосходительство уведомить меня, как о том, в каковом полку Шевченко состоит на службе, так равно и об усердии, поведении и образе мыслей его, с вашим заключением ему заниматься рисованием»594.

30 березня 1848 р. начальник 23-ї піхотної дивізії генерал-лейтенант Толмачов595 доповідав шефу «III Відділу» Орлову: «Вследствие отношения вашего сиятельства к господину корпусному командиру от 30-го генваря… я, за отсутствием его высокопревосходительства, имею честь донести, что определённый в Отдельный Оренбургский корпус рядовым, по высочайшему повелению, последовавшему в мае месяце 1847 года, за сочинение возмутительных стихов, бывший художник Тарас Шевченко, с запрещением ему писать и рисовать, – состоит на службе в Оренбургском линейном батальоне № 5-го, ведёт себя хорошо, службою занимается усердно, в образе его мыслей ничего предосудительного не замечено и по засвидетельствовании его ближайшего начальника, он заслуживает ходатайства о дозволении ему заниматься рисованием».

У примітці до цього рапорту сказано: «На документі є така резолюція: «“Подождать”»596.

Вирок виносить та наполягає на його виконанні особисто цар Микола І

Прочекавши практично два роки, Орлов разом зі своїм заступником Дубельтом597 наважилися звернутися зі спільним поданням до царя Миколи І:

«О РЯДОВОМ ШЕВЧЕНКЕ

В 1847 г. художник Шевченко, находясь в Киеве, был в связях с молодыми людьми, которые составляли Украино-славянское общество, и потому был доставлен в С. – Петербург.

Хотя по исследованию оказалось, что Шевченко не принадлежал к упомянутому обществу, но обнаружено, что он, сочиняя малороссийские стихи, выражал плач о мнимых бедствиях Украины, описывал славу гетманских времён и прежнюю вольницу казачества, изливал клеветы и желчь даже на особ императорской фамилии, забывая в них личных своих благодетелей, удостоивших выкупить его из крепостного состояния.

При решении Украино-славянского дела, я полагал: Шевченку определить рядовым в Отдельный Оренбургский корпус, с правом выслуги, поручив начальству иметь строжайшее наблюдение, дабы от него ни под каким видом не могло выходить возмутительных и пасквильных сочинений. Ваше императорское величество, высочайше утвердив таковое мнение, собственно написать соизволили: «Под строжайший надзор и с запрещением писать и рисовать».

В исполнение сего Шевченко тогда же определён рядовым в Оренбургский линейный № 5-го батальона.

В январе 1848 года поступило ко мне ходатайство о дозволении Шевченке рисовать, и начальство отдельного Оренбургского корпуса в то время отозвалось, что означенный рядовой ведёт себя хорошо, службою занимается усердно и в образе мыслей его не замечено ничего предосудительного, а поэтому он заслуживает испрашиваемого ему дозволения рисовать, но я тогда признавал ещё рановременным входить по сему предмету со всеподданнейшим докладом.

Ныне генерал от инфантерии Обручёв, ссылаясь на упомянутую переписку, спрашивает меня: можно ли дозволить Шевченке заниматься рисованием, под наблюдением ближайшего начальства.

Всеподданнейше докладывая о сём вашему императорскому величеству и принимая во внимание, с одной стороны, одобрительный отзыв нынешнего начальства о поведении Шевченки, а что рядовой сей и в прежнее время неблагонамеренность свою обнаруживал в сочинении, рисунков же подобного содержания не было между его бумагами, я осмеливаюсь испрашивать не соизволите ли высочайше разрешить ему заниматься рисованием, с тем однако же, чтобы он произведения свои представлял на просмотр оренбургского военного губернатора»598.

Отримати офіційний дозвіл малювати у засланні Шевченкові так і не вдалося, але він зміг і знайшов-таки друзів, за допомогою яких і у засланні – так чи інакше – продовжити заняття живописом. Про це розповідає, зокрема, непересічний знавець історії ХІХ століття Ф. О. Ястребов. «В ссылке, – зазначає дослідник, – Шевченко продолжал мужественно представлять революционную демократию Украины. И это – несмотря на муки бесправия, одиночества, несмотря на почти полное отсутствие моральной и материальной поддержки извне и каторжную жизнь в николаевской казарме. Недаром, когда получил весть о своём освобождении, он некоторое время спустя, 19 июня 1857 г., записал в своём журнале-дневнике, этом удивительном человеческом дневнике-документе599: «Если бы я был изверг, кровопийца, то и тогда для меня удачнее казни нельзя было бы придумать, как сослав меня в Отдельный Оренбургский корпус солдатом. Вот где причина моих невыразимых страданий. И ко всему мне ещё запрещено рисовать.

Отнято благородней(шу)ю часть моего бедного существования. Трибунал под председательством самого сатаны не мог бы произвести такого холодного, нечеловеческого приговора. А бездушные исполнители приговора исполнили его с возмутительною точностию.

Август-язычник, ссылая Назона к диким гетам, не запретил ему писать и рисовать. А христианин Николай запретил мне то и другое. Оба палачи. Но один из них палач-христианин! И христианин девятнадцатого века, в глазах которого выросло огромнейшее государство в мире, выросло на началах Христовой заповеди. Флорентинская республика – полудикая средневековая христианка, но всё-таки как материальная христианка она поступила с своим строптивым гражданином Дантом Алигьери. Боже меня сохрани от всякого сравнения себя с этими великомученниками и светочами человечества. Я только сравниваю материального грубого язычника и полуозарённую средневековую христианку с христианином девятнадцатого века»600.

Шевченко в засланні. В перші роки й згодом

Если в первые три года ссылки (1847 – 1850) Шевченко ещё мог сравнительно свободно заниматься поэтическим творчеством, создав больше ста произведений, и среди них такие, как «Княжна», «Сон», «Іржавець», «Чернець», «Варнак», «Старенька сестро Аполлона» («Царі»), «Титарівна», «Швачка», «У неділеньку, у святую», «Якби ви знали, паничі» и др., то за последние семь лет жизни в Новопетровском укреплении (1850 – 1857) написал, как известно только небольшое стихотворение в 8 строк «Мій боже милий, знову лихо» (1853) и вариант поэмы «Москалева криниця» (май 1857).

Много значил для развития поэтического гения Шевченко 1847 год, когда поэт, изведав жизнь в казарме, влачил своё неизбывное горе на солдатской каторге. Приведём следующие строки из обращения к А. О. Козачковскому, зародившиеся в 1847 г. в Орской крепости и окончательно обработанные в середине марта 1858 г. в Москве уже после ссылки:

«Айда в казарми! Айда в неволю!» —

Неначе крикне хтось надо мною.

І я прокинусь. Поза горою

Вертаюсь, крадуся понад Уралом,

Неначе злодій той, поза валами.

Отак я, друже мій, святкую

Отут неділеньку святую601.

И дальше поэт раскрывает до конца трагедию своего