Старый новый мир - Катруша Анна

И я, как и ты, не хочу, чтобы мир пришел в ещё больший упадок. Я избрал свой путь, чтобы предотвратить это. Я хочу раскрыть наш потенциал при помощи искусства. Ты выбрал путь науки, но неужели ты думаешь, что такими словами ты достучишься до кого-то?

– Если бы у меня было достаточно электричества, я бы показал всем, чего можно достичь при помощи знаний, но мне опять-таки нужны люди, чтобы всё это сделать, а люди ничего делать не хотят. И вот мы снова пришли к началу!

– ЭрДжей, я чувствую в тебе огромную силу, способную многое изменить, но ты ещё юн и не зрело смотришь на вещи.

– Тц! Я между прочи…

– Не перебивай меня, пожалуйста. Я не закончил свою мысль.

ЭрДжей был недоволен, но замолчал.

– Возможно не стремись люди в прошлом так сильно доказать свою правоту другим, всего этого можно было бы избежать. Разве все конфликты происходят не из-за нежелания прислушаться к мнению другого? Вместо того, чтобы просто выслушать друг друга и почерпнуть знания с другого истока, мы пытаемся перестроить его под себя. Мы пытаемся сломать собеседника, чтобы тот принял твою истину и начал смотреть на мир твоими глазами, но это, как ты понимаешь, невозможно. В этой разности мнений и видений заключена великая сила дополнять друг друга. В этом бесконечном количестве комбинаций, которые могут породить объединения взглядов и умов, и заключается сущность развития. Мы мыслим и видим по-разному. Даже на объективные вещи, мы всё равно смотрим субъективно.

– Нет, есть абсолютно объективные вещи, с которыми никто поспорить не может. Человек давно понял мир, понял его структуру, вывел химические формулы, физические законы, мы строили роботов, летали в космос…

– И посмотри, где мы оказались.

– Хочешь сказать, наука в этом виновата?

– Ты даже не пытаешься меня услышать.

– Как и ты меня! Ты тем же самым занимаешься – пытаешься перестроить меня под себя, навязать свою точку зрения!

ЭрДжей смотрел на Мираса из-подо лба, насупивши брови. Взгляд мастера был таким же спокойным и понимающим, но Изобретателю казалось, что на него давит целая гора.

– Разве? И как это проявляется? Я не сказал ничего оскорбительного в адрес твоей точки зрения, не назвал её ложной и не призываю перестать так думать. Всё, чего я попросил – выслушать меня, а уже делать выводы или нет – решать тебе. И вот что я думаю: прежде чем летать в космос на больших машинах, человеку стоило бы сначала изучить свою собственную Вселенную, – Мирас ткнул пальцем в грудь ЭрДжея. – То, что находится здесь – наука никогда объяснить не сможет. В такие глубины ни одна подводная лодка не доберётся, и к таким высотам ни одна машина не долетит, – Мирас прожигал взглядом ЭрДжея. – Ты ведь ещё не решил… ещё сомневаешься…

– Не лезь ко мне…. – тихо процедил ЭрДжей.

Мирас перевёл взгляд на рюкзак ЭрДжея, который стоял рядом с ним.

– То, что ты там прячешь. Причина всех бед…

ЭрДжей резко откинул руку Мираса.

– Я сказал, не лезь ко мне!

Изобретатель был ужасно зол. Хотя слова Мираса можно было истолковать как угодно, но почему-то мурашки пробежали по его спине. Будто мастер знал, что в рюкзаке находятся разработки Рэймонда.

Мирас ровным и серьёзным тоном продолжил:

– Этого не может быть, потому что этого не может быть – не аргумент. Ты родился во времена, когда вера в зыбкие вещи стала последней надеждой на спасение. Если хочешь что-то изменить, покажи всем во что ещё можно верить, а не пытайся отнять эту веру.

Раньше наука искала разгадки таинств мира, а потом стала средством удовлетворения бесконечно растущих потребностей. Небывалый взлёт технологий, за которым последовал духовный кризис, и всё стало товаром, даже человеческая жизнь. И всё это описывалось в учебниках истории, как стремительное развитие человечества. Ты с этим согласен? Лично я отказываюсь верить, что превращать две монеты в десять – это вершина того, на что мы способны.

Разгневались Боги или нет, но мир, в котором ты живёшь сейчас – это результат моральной деградации тех времён. Наука и духовность должны идти рука об руку, иначе человечество обречено ходить по кругу и совершать те же самые ошибки, – закончил свою мысль Мирас.

Блюм сидел с видом настоящего философа и почёсывал свой подбородок. Казалось, будто его не заботит спор, перерастающий в конфликт. Блюм размышлял о чём-то своём и видимо ушел в эти мысли достаточно глубоко.

– Ты дал нам кров на эту ночь, спас от стихии, и я благодарен тебе за это. Я выслушал тебя, как ты и просил. Это всё? – тихо и холодно процедил ЭрДжей.

– Да, это всё, – всё так же ровно и спокойно произнёс Мирас. – Я утомил вас, извините. Вы и так устали с дороги.

– Нет-нет, что ты! – Мята попыталась как-то разрядить обстановку. – Всё, что ты рассказал, было очень интересным! И про медитацию, и про… всё остальное.

Внезапно Мирас встал.

– Мне нужно сделать ещё несколько набросков. Образы пришли ко мне во время медитации, не хочу их забыть, а вы можете ложиться спать прямо здесь. Приятных сновидений.

Он улыбнулся ребятам и направился к выходу. Блюм внимательно провожал его взглядом, пока тот не скрылся из виду.

– Почему ты так ведёшь себя с ним? – спросила Мята, как только звук шагов Мираса отдалился.

– Отстань, Перчик.

– Если бы я впустил тебя к себе в дом, а ты мне так отвечал, я бы тебя выставил, даже не смотря на проливной дождь, – сказал Альфред.

– Чёрт… Да я и сам не знаю… Не нравится он мне и всё! Странный он. Ведёт себя так, как будто всё знает!

– Кого же он мне напоминает?.. – съязвила Мята.

– Очень смешно, Перчик…

– Вы с ним очень похожи – в этом вся проблема, – сказал Блюм.

– Чего? Мы с ним?

– Вы оба выбрали целью своей жизни познание мира и стремитесь постичь его. Изучаете мир, его структуру и законы. Только зашли вы с противоположных сторон. У вас одна цель, но разные средства её достижения, и этот конфликт неразрешим ещё с давних времён. Вместо того чтобы увидеть в разных точках зрения перспективу, вы предпочитаете соревноваться. В результате вы двигаетесь медленней, но если бы вы объединили свои силы, то ваши поиски ускорились бы.

– Не смеши меня! К чему приведёт моё с ним объединение? Он научит меня добывать огонь трением? Или расскажет про мою судьбу по линиям на руке?

– Тебе есть, чему у него поучиться.

После этих слов все принялись укладываться спать прямо на полу в этой мистической комнате.

Духовность. ЭрДжей очень редко обращался к этому понятию. Что есть духовность для него, и чем она была для Рэймонда? В том его дневнике он постоянно говорил о ней, и вот к чему привела его вера в столь зыбкие вещи. Опираться нужно только на факты, а не потакать своим внутренним порывам.

С этой мыслью он и лёг спать, хотя уснуть получилось не сразу, ведь рисунки на стенах снова проявились, и ребята ещё некоторое время разглядывали их, пока усталость не взяла верх…

Веки Мяты медленно открылись и вот она уже не спит. Она приподнялась, чтобы осмотреться вокруг. Странный и тревожный сон приснился ей, но она совершенно не помнила его. Чувство внутреннего опустошения не покидало её, будто ей только что дали очень важную подсказку, а она её забыла. Из дверного проёма доносился еле заметный тёплый свет. Неужели Мирас ещё не спит?

Одна безумная мысль забралась к ней в голову, но Мята поспешила прогнать её. Она снова попыталась уснуть, но та мысль всё никак не оставляла её в покое. С другой стороны, почему бы и нет? Мята тихонечко встала и на цыпочках пошла к выходу.

В мастерской и, правда, горел свет. Она осторожно заглянула в дверной проём и увидела Мираса, сидящего за его рабочим столом. Он переоделся и теперь рисунки на его теле были скрыты за чёрной футболкой. Перед ним стояла странная деревянная конструкция, которая держала холст под небольшим наклоном, а сам Мирас что-то увлечённо рисовал. Сейчас он выглядел совсем не так, как вечером, когда они пришли к нему.

Его спокойствие и безразличие куда-то исчезли, и теперь на его лице была целая палитра эмоций. Он проживал и чувствовал каждый мазок своего рисунка. Его пристальный взгляд был направлен на холст, но в тоже время, он будто смотрел сквозь него. Для мастера в это мгновение не существовало реальности и вымысла. Всё, что сейчас имело значение – образ, пришедший к нему из холодных далей космоса. В его руках был инструмент, но и он сам был инструментом. Он творил страстно и самозабвенно, совершенно не замечая пару любопытных голубых глаз. Мята замерла и боялась даже дышать, чтобы не спугнуть его состояние.

Одна кисть была решительно отложена в сторону, и рука творца потянулась к другой, более тонкой. Только сейчас Мята заметила, сколько же всего стояло на его столе. Жестяные банки из-под еды теперь служили подставками для кисточек и карандашей, и некоторые из них были разукрашены или декорированы бечёвкой. Маленькие коробочки хранили в себе уголь и пастель. Палитры, грязные и чистые, хаотично валялись на столе, а среди вспомогательных инструментов Мята заметила ножи и тряпочки. Краски, которые Мирас использовал в этот раз, были не из тех больших банок, а из тюбиков.

Сама комната была просторной, но свободного места здесь практически не было. Вдоль стен под весом содержимого гнулись широкие стеллажи, а пол был завален коробками и инструментами.

Помимо бумажных набросков, здесь так же были и полотна в рамах, но они стояли друг за другом у стены, и полюбоваться можно было только первым, а вот рисунков – не сосчитать! Они висели, стояли, лежали, были скручены, сложены, скомканы. Но, не смотря на такое огромное количество вещей, в этом безумном обители беспорядка определённо был свой порядок. Всё лежало на своих местах, и даже в этом хаосе была своя гармония.

Мята снова посмотрела на Мираса. Под его уверенной рукой прямо сейчас рождался новый мир, и простая мысль превращалась в реальность. Его рука двигалась очень утончённо – такая грация не свойственна людям. Это скорее были движения самой природы. Его рука поднималась вверх подобно ветру, стремящемуся взлететь на холм. Он макал кисть в краску, как журавель погружал свой клюв в воды реки. Когда Природа создавала всё вокруг, она двигалась именно с такой страстью и утонченностью, уверенностью и трепетом.

Всё новые и новые краски принимали участие в этом акте творения.