Україна-Європа - Лада Лузіна

Я бросился в помещение-аквариум, где за общим столом работал в OrCad крысюк Голубев.

– Семен Ильич!

Он то ли, правда, не слышал, то ли сделал вид, что не слышит, но наушников, в которых обычно звучали «Fleetwood Mac» или «Doors», – дряхлый склочный хиппарь! – не снял. Я схватил его за острое плечо, грозящее проткнуть ворсистый свитер, и повторил. Он, наконец, услышал.

– Да, Вадим.

Глаза его, желтоватые, влажные, забегали по моему лицу.

– Вы почему сказали, что я бандеровец? Он вздрогнул.

– Вадим, эка история. Ну, не сейчас, а?

Пощадив его, я дождался обеда. На выходе из «Молодости», где весной и летом зеленели виноградные лозы, а поздней осенью и зимой ржавели голые прутья, Голубев, дыша съеденным борщом и перченым салом, отбивался от канонады моих вопросов, экая и выкая, игнорируя конкретику и факты. А я, устав от апелляций, крикнул:

– Не смейте так говорить! – и для чего-то добавил: – У меня дед на войне погиб!

Это была ложь, потому что одного деда я не знал вообще, а второй пережил войну и блокаду.

Не понимаю, отчего меня так взбудоражила, расшевелила данная Голубевым красно-черная метка. Возможно, грань между насмешкой и реальным обвинением стерлась, и просеялось абсолютное зло, с которым ты либо консолидировался, либо боролся, независимо от того, является ли оно злом на самом деле.

Через неделю я решился на поездку в столицу.

И вот я здесь. Среди вроде бы своих, идеологически близких. А те, кого я вроде бы защищал в Севастополе, по другую сторону «беркутовских» щитов. И кем бы они ни были, кем бы я ни был, не увидеть их – значит, даже не попытаться раздобыть все части украинского пазла, значит, не участвовать в истории, а кормиться исключительно телевизионной картинкой.

Пробираюсь к Валере, беру за плечо:

– Отойдем!

– Че, бля? Только ж пришел!

– Отойдем!

Покоряется. Отходим, закуриваем.

– Тут такая история, мне надо уйти, отлучиться на час-два, хорошо?

Валера зажимает сигарету так, будто у него свело челюсть: прикидывает, наверное, использовать ему ответную конструкцию исключительно из мата или с вкраплением цензурных слов, но я опережаю его монолог.

– Да, знаю, все за дело стоят, мерзнут, и Степаныч наказал не расходиться, но, – достаю бумажник, – половину из того, что обещали, отдам тебе. А пока – держи сотню.

Портрет Шевченко на помете дьявола смотрится кощунственно.

– Хорошо, брат, мы тут за тебя постоим, но ты знай, что единым фронтом…

Валера мелет что-то еще, но я, развернувшись, уже иду в сторону Евромайдана.

6

Перед поездкой в Киев я пробовал дозвониться Игорю Каратаеву, своему лучшему другу. Но связи с ним не было, и компьютерный голос – возможно, если бы у R2D2 была жена, то она говорила именно так – сообщал, что абонент находится вне зоны доступа. Когда же заботливая машина «Киевстар», вытеснившая человека, пикнула смс, отрапортовав, что абонент вновь на связи, я попал в зону длинных гудков. Сам Игорь не перезванивал.

Я сначала нервничал, пробовал дозвониться, но затем по обыкновению растворился в одиночестве, наслаждаясь им, как делал это раньше, прогуливаясь к морю или читая в продавленном кресле на балконе своей квартирки. Родители, переключив внимание на сестру, звонили редко, а знакомые, если и искали меня, то исключительно через социальные сети. Я жил анахоретом.

Единственное, что нарушало мое одиночество как форму свободы – звонки девушек, с которыми я, подвыпив, знакомился по дороге домой, на остановке «Студгородок», где у магазина живого пива и гастронома «Розовый слон» кучковались припозднившиеся на парах студентки или спешащие на вечерние занятия абитуриентки.

Я начинал разговор с чепухи, вроде:

– Извините, а здесь можно сесть на «десятый» маршрут?

А заканчивал взятием номера телефона.

Студентки были решительнее, бойчее, наглее, но абитуриентки охотнее соглашались на фотосессию или – «потом сама сотрешь, обещаю» – видеозапись минета, который делали так, будто меня звали Пьер Вудман, а в столе я держал готовый контракт со студией «Private». Абитуриентки реже заводили разговор о подарках, и я ограничивался покупкой двух баклажек «Оболонь светлое» и большой красной пачки фисташек, среди которых попадались не расколотые, без трещинки, и, жалея выкидывать, я пытался разгрызть их зубами, сердился, усердствовал, отчего девушка смеялась и протягивала мне свою фисташку, наклоняясь так, что можно было рассмотреть груди, между которыми чаще всего болтался какой-нибудь амулет или кулон, но иногда встречались кресты, стопорившие меня, потому что каждый раз, когда девушка спускалась вниз, к члену, водя по себе, водя собой, я думал, что лиловая головка касается распятого Иисуса Христа.

Девушки звонили, болтали о «Камеди Клаб», «Сумерках» и айфонах. В этот момент я обычно включал лесбийское порно, и когда меня спрашивали, слушаю ли я и что вообще делаю, отвечал:

– Дрочу.

Одни, не веря, хмыкали. Другие обижались. Но были и те, кто заинтересовывался, включался в игру, и тогда я узнавал, что пизда, например, может полностью закрыть мое лицо. Потом, когда они приходили ко мне, я напоминал им о фантазиях, но чаще всего они смущались, и, к примеру, анальный секс если и происходил, то не так бурно, как по телефону.

Возможно, подобной реакции не было бы у моих сверстниц, но проверить это я не мог, потому что свободные тридцатилетние, плюс-минус, женщины изначально, как по мне, имели массу отягощающих факторов. Ребенок. Или два ребенка. Или слишком большой сексуальный опыт. Или, наоборот, весьма скудный. А главное – отсутствие общих тем для беседы.

Я говорил об этом со знакомыми или с коллегами в бесконечных сплетнях, которые так любят сексуально голодные мужики, и они заявляли:

– Да, да, если ей тридцать пять, а она без мужика, то что-то не так.

– А если это ее осознанный выбор?

– Бизнес-вумен? Не наш вариант.

Глядя на него, плохо выбритого, похмельного, в заляпанной канифолью робе, я думал, что, возможно, женщинам не так уж и не повезло с «не нашим-то вариантом».

Нет, проблема гнездилась не в дамочках, а во мне. Ведь кроме того, чтобы заниматься сексом, нужно было общаться, и если со студентками я мог трепаться, например, о «Guns'n'roses», хотя большинство слушало инди, то сверстницы с «Welcome to the jungle» просили переключить на «Русское радио».

Наверное, были и те, кто продолжал слушать «Metallica» и «Led Zeppelin» (фанатки последних, впрочем, скорее всего, злоупотребляли омолаживающими кремами), но я не встречал. Попытки же заговорить о фильмах Дэвида Линча или о книгах Густава Майринка, как удары второсортного африканского легионера, шли в «молоко». Хотя это, прежде всего, был вопрос места знакомства.

Часто