Тарас Шевченко та його доба. Том 2 - Рем Георгійович Симоненко

В России первыми прочитали книгу немногие представители правящих кругов, высшей придворной знати, имевшие возможность получать без каких-либо цензурных ограничений заграничные издания. С их слов судили о книге и московские друзья Герцена, полагавшие, что книга эта способна вызвать лишь новые правительственные преследования против прогрессивного лагеря, принести последнему только вред. В. П. Боткин дошёл до того, что назвал эту книгу «доносиком»… Таким настроениям поддался даже Т. Н. Грановский, охарактеризовав ее в 1851 г. в полном несправедливых упрёков письме Герцену. Примерно так же оценивал книгу в 1853 г. и М. С. Щепкин… Однако в письме, отправленном Герцену в августе 1853 г., Грановский признал ошибочность первоначальной своей оценки, сложившейся «под влиянием толков и сплетен о книге»…

П. Я. Чаадаев благодарил Герцена за упоминание его имени в книге «О развитии революционных идей в России»… Гоголь болезненно переживал критику Герценом его отступничества, как о том свидетельствуют воспоминания современников… Специальным постановлением Комитета иностранной цензуры в октябре 1851 г. французское издание книги Герцена подлежало «безусловному» запрещению в России.

Глубокий интерес возбудила книга Герцена в среде молодой, революционно настроенной интеллигенции, которой она внушала веру в силу русского освободительного движения. Большое значение придавал этой книге Н. А. Добролюбов… Об интересе революционной молодёжи к книге свидетельствует и… литографированное издание её»191.

Отже спочатку – безпосередньо присвячений декабризму та декабристам розділ книги О. І. Герцена.

IV

1812 – 1825

Первая часть петербургского периода закончилась войною 1812 года. До этого времени во главе общественного движения стояло правительство; отныне вместе с ним идёт дворянство. До 1812 года сомневались в силе народа и питали несокрушимую веру во всемогущество правительства: Аустерлиц был далеко, Эйлау принимали за победу, а Тильзит – за славное событие. В 1812 г. неприятель вошёл в Мемель и, пройдя через всю Литву, очутился под Смоленском, этим «ключём» России. Объятый ужасом Александр примчался в Москву молить о помощи дворянство и купечество. Он пригласил их в заброшенный Кремлёвский дворец, чтобы обсудить, как помочь отечеству. Со времён Петра I русские государи не говорили с народом; надо думать, что велика была опасность, если император Александр во дворце, а митрополит Платон в соборе заговорили об угрозе, которая нависла над Россией. Дворяне и купцы протянули руку помощи правительству и выручили его из затруднения. А народ, забытый даже в это время всеобщего несчастия или слишком презираемый, чтобы просить его крови, которую вправе проливать и без его согласия, – народ этот, не дожидаясь призыва, поднимался всей массой за своё собственное дело.

Впервые со времени восшествия на престол Петра I имело место это безмолвное единение всех классов. Крестьяне безропотно вступали в ряды ополчения, дворяне давали каждого десятого из своих крепостных и сами брались за оружие; купцы жертвовали десятую часть своих доходов. Народное волнение охватило всю империю; спустя шесть месяцев после оставления Москвы на границах Азии появились толпы вооружённых людей, спешивших из глубины Сибири на защиту столицы. Весть о её взятии и пожаре потрясла всю Россию, ибо для народа подлинной столицей была Москва. Она искупила, пожертвовала собой усыпляющий царский строй; она вновь поднималась в ореоле славы; сила врага сломилась в её стенах; в Кремле началось отступление завоевателя, которому предстояло закончиться лишь на острове Св. Елены. При первом же пробуждении народа Петербург затмился, а Москва, столица без императора, принесшая себя в жертву для общего отечества, приобрела новое значение.

Впрочем, после этого кровавого крещения вся Россия вступила в новую фазу.

Невозможно было сразу перейти от волнений национальной войны, от славной прогулки по всей Европе, от взятия Парижа к мёртвому штилю петербургского деспотизма. Само правительство не могло сразу же вернуться к своим старым замашкам. Александр, тайком от князя Меттерниха, притворялся либералом, высмеивал ультрамонархические проекты Бурбонов и разыгрывал роль конституционного короля Польши192.

Что же до нищего крестьянина, то он возвратился в свою общину, к своей сохе, к своему рабству. Ничто для него не изменилось, ему не пожаловали никаких льгот в благодарность за победу, купленную его кровью. Александр подготавливал ему в награду чудовищный проект военных поселений.

Вскоре после войны в общественном мнении обнаружилась большая перемена. Гвардейские и армейские офицеры, храбро подставлявшие грудь под неприятельские пули, были уже не так покорны, не так сговорчивы, как прежде. В обществе стали часто проявляться рыцарские чувства чести и личного достоинства, неведомые до сих пор русской аристократии плебейского происхождения, вознесённой над народом милостью государей. В то же время дурное управление, продажность чиновников, полицейский гнёт стали вызывать всеобщий ропот. Было ясно, что правительство, организованное таким образом, не могло, при всей его доброй воле, ограждать от этих злоупотреблений, что нечего было ждать справедливости от богадельни для стариков, которую торжественно именовали правительствующим сенатом, – от этого собрания смиренных невежд, игравшего роль кладовой, куда правительство убирало старых чиновников, не заслуживавших ни быть оставленными в аппарате управления, ни быть оттуда изгнанными. Государственные люди, пользующиеся большим авторитетом, как, например, старик адмирал Мордвинов, говорили вслух о крайней необходимости многих реформ. Сам Александр желал улучшений, но не знал, как приступить к ним. Историк-абсолютист Карамзин и Сперанский, составитель свода законов Николая I, работали по его приказу над проектом конституции193.

Люди энергичные и серьёзные не стали ждать окончания этих несбыточных проектов. Они задумали создать большое тайное общество. Это общество должно было заниматься политическим воспитанием молодого поколения, распространять идеи свободы и тщательно изучать сложный вопрос радикальной и полной реформы образа правления в России. Не удовольствовавшись одной лишь теорией, они в то же время организовали своё общество таким образом, чтобы воспользоваться первым удобным случаем и поколебать императорскую власть. Все самые благородные среди русской молодёжи – молодые военные, как Пестель, Фонвизин, Нарышкин, Юшневский, Муравьёв, Орлов, самые любимые литераторы, как Рылеев и Бестужев, потомки самых славных родов, как князь Оболенский, Трубецкой, Одоевский, Волконский, граф Чернышёв, – поспешили вступить в ряды этой первой фаланги русского освобождения. Вначале общество приняло название «Союза благоденствия».

Как ни странно, но в то самое время, когда эти пылкие молодые люди, полные веры и сил, давали клятву