Утраченные иллюзии - Бальзак
- Ну, а как вы полагаете поступить? Ведь если бы нам удалось схватить его завтра утром, мы выиграли бы время, - сказал Куэнте-толстый.
- Нет ничего проще! Недаром у него кличка Простак! - вскричал Серизе.
Узнав голос Куэнте-толстого и, главное, услыхав две последние фразы, Кольб сразу понял, что речь идет о его хозяине, и удивление его возросло, когда он различил голос Серизе.
«Мальчишка, который ел его хлеб!» - подумал он в негодовании.
- Друзья мои, - сказал Дублон, - надобно вот как поступить. Мы поставим наших людей на приличном расстоянии друг от друга, начиная с бульвара Болье и площади Мюрье, во всех направлениях, чтобы вернее выследить Простака. Право, эта кличка мне нравится! Но поставим так, чтобы он не заметил, что за ним следят. И глаз с него не спустим, покуда не выследим, в каком доме он считает себя в безопасности; ну, тогда оставим его на некоторое время в покое, а потом, в один прекрасный день, на восходе или на закате солнца, как будто невзначай натолкнемся на него.
- Что-то он сейчас поделывает? А ну, как он скроется? - сказал Куэнте-толстый.
- Посиживает у себя дома, - сказал мэтр Дублон. - Ежели бы он куда-нибудь ушел, я уже знал бы. Один из моих помощников сторожит на площади Мюрье, другой - на углу у здания суда, а третий - в тридцати шагах от моего дома. Стоит сему мужу выглянуть на улицу, как послышатся их условные свистки, и он не сделает и трех шагов, как я уже об этом узнаю не хуже, чем из телеграфного донесения.
Судебные приставы дают своим сыщикам почетное наименование: помощники.
Кольб и не рассчитывал на столь благоприятный случай; он потихоньку вышел из канцелярии и сказал служанке:
- Господин Дублон, как видно, освободится не скоро, так я понаведаюсь завтра утром.
Эльзасца, отставного кавалериста, осенила мысль, которую он тут же положил привести в исполнение. Он побежал к своему знакомому, который давал внаймы лошадей, выбрал коня получше, оседлал его, а сам пешком воротился к хозяину. Ева была в полнейшем отчаянии.
- Что случилось, Кольб? - спросил типограф, вглядываясь в испуганное и вместе с тем веселое лицо эльзасца.
- Вас окрушают мошеники! Нато карошо прятать козяин. Ви, сутарыня, знаете, кута мошно его прятать?
Когда честный Кольб рассказал о предательстве Серизе, об окружении дома, о том, какое участие в этом деле принимает Куэнте-толстый, и обрисовал те козни, которые строят эти люди, положение Давида представилось в самом зловещем свете.
- Тебя преследуют Куэнте! - вскричала бедная Ева, подавленная этим известием. - Вот почему Метивье был так жесток... Ведь они - бумажные фабриканты, они хотят овладеть твоим изобретением.
- Но как спастись от них? - вскричала г-жа Шардон.
- Сутарыня, нато кута-нипуть прятать козяина, - опять сказал Кольб. - Я отвезу нашего козяин, никто не путет знать.
- Как только стемнеет, идите к Базине Клерже, - отвечала Ева, - а я схожу туда сейчас же и условлюсь с ней обо всем. В таких обстоятельствах я могу положиться на Базину, как на самое себя.
- Сыщики проследят за тобой, - сказал наконец Давид, собравшись несколько с духом. - Надо найти способ предупредить Базину, не заходя к ней.
- Сутарыня, вам восмошно пойти, - сказал Кольб. - Моя мысль такова: я выйту из тома вместе с козяин, за нами погонятся свистуны. За вами, сутарыня, слетить путет некому, и ви скоро-скоро утекайте к коспоша Клерше! Я имею мой конь, я сашайт на коня козяин и... поминай нас, как зовут, тьяволь их попраль!..
- Ну, что ж!.. Прощай, мой друг! - вскричала бедная женщина, бросаясь в объятия мужа. - Никто из нас не должен с тобой видеться, иначе могут тебя выследить. Мы увидимся, как только окончится твое добровольное заточение. А теперь прощай! Переписываться будем по почте. Опускать в почтовый ящик твои письма будет Базина, а я стану писать тебе на ее имя.
Едва успели Давид и Кольб выйти из дому, как послышались свистки, и внимание сыщиков сосредоточилось на этих двух людях, по пятам которых им пришлось идти до самой заставы Пале, где жил человек, который давал внаймы лошадей. Тут Кольб вскочил на коня, посадил позади себя хозяина и посоветовал ему держаться покрепче.
- Свистай, свистай, мои кароши трузья! Плевать я котель на вас! - вскричал Кольб. - Разве вам поймать старого кавалерист!
И старый кавалерист, пришпорив коня, скрылся из виду, к досаде сыщиков, которые не могли ни угнаться за беглецами, ни проследить, куда они поскакали.
Ева пошла к Постэлю, придумав довольно остроумную причину: просить у него совета. Она выдержала излияния оскорбительного сочувствия, щедрого на одни лишь слова, и, распростившись с семейством Постэлей, спокойно дошла до дома Базины, не встретив ни души; рассказав подруге о своих горестях, Ева просила у нее помощи и защиты. Из предосторожности Базина затворилась с ней в своей спальне и, отперев дверь в смежное помещение, показала ей комнатку, куда свет проникал через слуховое окно в крыше, в которое не мог заглянуть ни один любопытный глаз. Подруги прочистили небольшой камин, дымовая труба которого проходила вдоль трубы камина, находившегося в мастерской, где мастерицы поддерживали огонь для утюгов. Ева и Базина постлали старые одеяла на пол, чтобы заглушить звуки, если бы Давид нечаянно зашумел; они поставили для него складную кровать, плитку для опытов, стол и стул, чтобы он мог сидеть и писать. Базина обещала кормить его ночью; и так как в ее спальню никто, кроме нее самой, не входил, Давид мог не опасаться ни врагов, ни даже полиции.
- Наконец-то он в безопасности! - сказала Ева, обнимая подругу.
На обратном пути Ева опять зашла к Постэлю, желая якобы разъяснить кое-какие сомнения, которые, по ее словам, вынудили ее вновь обратиться к помощи столь сведущего члена коммерческого суда, и позволила ему проводить ее до дому, выслушав по дороге его сетования. «Вышли бы вы за меня замуж, не мучились бы так!..» Такова была мысль, сквозившая во всех речах фармацевта. Воротясь домой, Постэль выдержал сцену ревности, ибо жена приревновала его к удивительной красоте г-жи Сешар; взбешенная любезностью мужа, Леони все же укротилась, вняв наконец уверениям аптекаря, что на его вкус маленькие рыжие женщины имеют преимущество перед высокими брюнетками, которые, по его мнению, годны, как и породистые лошади, только на то, чтобы красоваться
