Тарас Шевченко та його доба. Том 1 - Рем Георгійович Симоненко
«Я не советую Вам печатать эту повесть: она несравненно ниже вашего огромного стихотворного таланта, особенно вторая половина. Вы лирик, элегист, ваш юмор невесел, а шутки не всегда забавны. Правда, где только вы касаетесь природы, где только доходит дело до живописи, там у вас всё прекрасно, но это не выкупает недостатков целого рассказа. Я без всякого опасения говорю Вам голую правду. Я думаю, что такому таланту, как Вы, можно смело сказать её, не опасаясь оскорбить самолюбия человеческого. Богатому человеку не стыдно одеть сапог с дырой. Имея перед собой блистательное поприще, на котором Вы полный хозяин, Вы не можете оскорбиться, если Вам скажут, что Вы не умеете искусно пройти по какой-нибудь лесной тропинке»415.
Саме на засланні Шевченко вперто й наполегливо працює над своїми російськими повістями
Но для самого Шевченка русская его проза вовсе не была «какой-нибудь тропинкой». Не считая того, что его душеприказчики утеряли его поздние («Повесть о несчастном Петрусе» и «Отрывок драматического сочинения»), он привёз с собой из ссылки девять крупных вещей: «Наймичка», «Варнак», «Близнецы», «Художник», «Капитанша», «Прогулка с удовольствием и не без морали», «Музыкант», «Княгиня», «Несчастный», составивших сейчас два тома его академического собрания. Из них только две первые вещи Шевченко пометил доссыльными датами. Однако, ясно, что и эти повести он написал уже в ссылке, проставив доссыльные даты умышленно, поскольку писать в ссылке ему было запрещено. «Варнак» построен на рассказе ссыльного, что исключает возможность написания этой вещи до 1847 года; а в «Наймичке» есть место, где он очень недружелюбно упоминает о «мочемордах», с которыми до ссылки он был близок и о которых не мог бы в то время писать так резко и как о чём-то давно прошедшем. Таким образом, вся русская проза Шевченко – плод его зрелого творчества. Над повестями он работал всерьёз и подолгу, вкладывал в них весь свой зрелый, нажитый опыт, начиная с детских воспоминаний, юношеских годов в Академии, двух первых поездок на Украину и кончая пережитым в ссылке. Да и не только писал всерьёз, – он упорно сидел над этими вещами, тшательно их переписывая и уверяя в шутку, что писателю нужно платить не за написание, а за переписывание своих вещей. Он употреблял огромные усилия, чтобы овладеть русским языком.
«Трудно мне овладеть великорусский язык, а одолеть его необходимо. Он у меня теперь, как краски на палитре, которые я мешаю без всякой системы…» (письмо из Нижнего от 16 февраля 1858 года). Особенно долго работал он над рассказом «Матрос».
И в ссылке и по выезде из неё он стремился устроить свои вещи в печати. В письмах к друзьям он очень прозрачно конспирировал: рукописи посылал для «известного употребления», то есть для устройства в журнале; рисунки называл «кусками материи». Чуть ли не в каждом письме последнего года ссылки попадаются эти конспиративные поручения от имени «К. Дармограя» (выбранный Шевченко псевдоним для своей прозы). Всё это убеждает исследователя в том, что сам Шевченко не только очень серьёзно смотрел на свою прозу, но и, как он выразился однажды о писании своего дневника, «смешал её со своим насущным хлебом».
Яке місце займають повісті Шевченка в російській прозі середини ХІХ століття
Потомство судит несколько иначе, чем современники. Перечитывая сейчас повести Шевченко в ряду беллетристики сороковых годов, видишь, насколько они явно превосходят огромное большинство повестей и рассказов, выходивших тогда в печати. Впечатление такое, будто из мусора и хлама сверкают блестки золота, и оно тем сильнее, что форма, избранная Шевченко, манера его (долгий, с отступлениями и лирическими восклицаниями, повествовательный рассказ от первого лица о чужих приключениях, в которых автор оказывается замешанным большей частью лишь как свидетель или зритель) в конце сороковых уже устарела и начала сходить со сцены. И в этой старомодной форме исключительно свежее впечатление производит язык повестей. Чудесно взволнованный, драматический, нежно-ласковый в эпитетах, своеобразный в синтаксисе, этот язык украинца, заговорившего по-русски, помогает нам сейчас понять большой органический процесс, происходивший в ту пору в русской литературе. Целая плеяда прозаиков, по происхождению украинцев, завоевала тогда страницы журналов, пленяя читателей новым складом русской речи: каждый из них, начиная с Гребёнки и до Марко Вовчка, вносил свою лепту в эту речь, и ещё не было видно разницы между качеством и удельным весом этих писателей. Гребёнка (любимец публики, очень модный писатель, собиравший у себя весь цвет литературного Петербурга) ещё читался наряду с Гоголем, и многие даже предпочитали его Гоголю, как ни дико звучит это для нас.
Спорідненість Шевченка-художника і Шевченка-повістяра. Плани засланця
Я не случайно сравнила повести Шевченко, писанные в пятидесятых годах, с тем, что печаталось в сороковых годах. Дело в том, что именно литература сороковых годов и определила собой русскую прозу Шевченко, не только через чтение, но и через участие молодого Шевченко в тогдашних изданиях как иллюстратора. Он был, как мы уже знаем, прекрасным иллюстратором ещё в стенах Академии, его приглашали иллюстрировать наряду с такими блестящими знаменитостями, как Тимм и Клодт. До нас дошли иллюстрации Шевченко к рассказу Надеждина «Сила воли» и к рассказу Грицка Основьяненко «Знахарь». И Надеждин в своём рассказе, и Основьяненко в «Знахаре» культивировали жанр полуочерка, полунаблюдения над действительной жизнью, хотя у первого… это была напыщенная романтика во вкусе Марлинского, а у второго – живая народная речь украинца, говорящего по-русски.
Из встречи двух направлений – старой школы Марлинского и возникавшей школы Гоголя – богато черпал впечатлительный юноша-поэт, подхватив от первого романтику личного повествования, от второй – описательную и речевую сторону. Иллюстрируя, он тоже, несомненно, вникал в текст и впечатлялся им, хотя текст этот был ничтожен сам по себе.
Но вот наступило другое десятилетие, – время жатвы. Стало ясно, что Гоголь уже прошёл могучим серпом по литературной пажити и как бы вобрал в себя, синтезировал, отлил, закрепил за всех кропотливую работу десятков его собратьев, вносивших каждый свою лепту в российскую речь. Уже расстояние от Гребёнки до Гоголя удлинилось перед глазами современников. Всё становилось на своё место, дутые репутации сникали,
