Утраченные иллюзии - Бальзак
- Мне нужны мой фрак, черные панталоны и атласный жилет, - сказал он Саманону, подавая ярлычок с номером.
Саманон дернул медную ручку звонка, и сверху тотчас же сошла женщина, нормандка, судя по свежести ее румяного лица.
- Ссуди этого господина его одеждой, - сказал он, протягивая руку клиенту. - Просто удовольствие иметь с вами дело; но один из ваших друзей привел ко мне молодого человека, который меня ловко обошел.
- Его обошел! - сказал художник журналистам, указывая на Саманона глубоко комическим движением.
И этот великий человек, подобно лаццарони, чтобы получить на один день свое праздничное платье из monte de pietà,[183] отдал тридцать су, которые дисконтер взял желтой, шершавой рукой и бросил в ящик конторки.
- Странные обороты ты делаешь! - сказал Лусто этому великому мастеру, который, предавшись курению опиума и погрузившись в созерцание волшебных замков, не желал или уже не мог ничего создать.
- Этот человек дает под заклад вещей больше, нежели ссудная касса, и по своему чудовищному человеколюбию разрешает закладчику пользоваться ими, когда тому понадобится быть хорошо одетым, - отвечал он. - Я приглашен сегодня вечером на обед к Келлерам вместе с моей возлюбленной. Тридцать су мне легче достать, нежели двести франков, и вот я пришел за своим платьем, которое в полгода принесло сто франков этому человеколюбивому ростовщику. Саманон пожрал уже мою библиотеку, книга за книгой.
- И су за су, - смеясь, сказал Лусто.
- Я могу дать вам полторы тысячи франков, - сказал Саманон Люсьену.
Люсьен подскочил, точно дисконтер воткнул в его сердце раскаленный железный вертел. Саманон внимательно разглядывал векселя, проверяя сроки платежей.
- Притом, - сказал торговец, - мне необходимо повидать Фандана, пусть он покажет свои торговые книги. С вас спрос невелик, - сказал он Люсьену, - вы живете с Корали, и у вас описана мебель.
Лусто взглянул на Люсьена, а тот, взяв векселя, выскочил из лавки на бульвар, крикнув:
- Не дьявол ли он?
Поэт созерцал несколько мгновений эту лавчонку; проходя мимо нее, люди невольно улыбались, настолько она была жалка, настолько полки с книгами, снабженными наклейками, были бедны и грязны, и каждый думал: «Чем же здесь торгуют?»
Через несколько минут вышел и великий незнакомец, которому по истечении десяти лет суждено было участвовать в крупном, но лишенном твердой основы начинании сенсимонистов; теперь он был отлично одет. Улыбнувшись журналистам, он вместе с ними направился к пассажу Панорамы, где завершил свой туалет, приказав почистить себе обувь.
- Если Саманон входит к книгопродавцу, поставщику бумаги или типографу - это знак, что они погибли, - сказал художник писателям. - Саманон подобен гробовщику, который является, чтобы снять мерку с покойника.
- Тебе не учесть векселей, - сказал тогда Этьен Люсьену.
- Там, где отказывает Саманон, - сказал незнакомец, - никто не учтет, ибо он ultima ratio.[184] Он из ищеек Жигонне, Пальмá, Вербруста, Гобсека и прочих крокодилов, обитающих на стогнах Парижа; каждый человек, наживающий или проживающий состояние, должен рано или поздно с ними познакомиться.
- Если ты не согласен учесть векселя из пятидесяти процентов, - продолжал Этьен, - надо обменять их на звонкую монету.
- Каким образом?
- Поручи Корали, она их сплавит Камюзо. Ты возмущаешься? - продолжал Лусто, увидев, что Люсьен при этих словах в ужасе от него отшатнулся. - Какое ребячество! Можно ли положить на одни весы твою будущность и подобный пустяк?
- Надобно хотя бы эти деньги отдать Корали, - сказал Люсьен.
- Экий вздор! - вскричал Лусто. - Четыреста франков не спасут, когда нужны четыре тысячи. Прибережем часть на вино в случае проигрыша, остальное - на карту!
- Совет хорош, - сказал незнакомец.
В четырех шагах от Фраскати эти слова оказали магическое действие. Друзья отпустили кабриолет и вошли в игорный дом. Вначале они выиграли три тысячи франков, спустились до пятисот, вновь выиграли три тысячи семьсот; затем спустились до ста су, очутились опять при двух тысячах франков и рискнули на чет, надеясь сразу удвоить ставку: чет не выходил уже пять раз сряду, они поставили на него всю сумму. Снова вышел нечет. После двух часов жестоких волнений Люсьен и Лусто не помня себя сбежали по ступеням лестницы этого знаменитого особняка. У них осталось сто франков. Когда они очутились под железным навесом подъезда о двух колоннах, на котором не один взор останавливался с любовью или отчаяньем, Лусто, заметив горящий взгляд Люсьена, сказал:
- Проедим только пятьдесят франков.
Журналисты опять взошли по лестнице. Часом позже они были в выигрыше и всю выигранную сумму - тысячу экю - поставили на красное, хотя оно уже выходило пять раз: они уповали на ту же случайность, по вине которой проиграли. Вышло черное. Было шесть часов.
- Проедим только двадцать пять франков, - сказал Люсьен.
Новая попытка длилась недолго: двадцать пять франков были проиграны в десять ставок. Люсьен в неистовстве бросил последние двадцать пять франков на цифру, соответствующую его возрасту, и выиграл; нельзя описать, как дрожала его рука, когда он взял лопаточку, чтобы сгрести золото, которое крупье бросал монета за монетой. Он дал десять луидоров Лусто и сказал:
- Беги к Вери!
Лусто понял Люсьена и пошел заказывать обед. Люсьен, оставшись один у игорного стола, поставил свои тридцать луидоров на красное и выиграл. Ободряемый тайным голосом, который порою слышится игрокам, он поставил всю сумму на красное и выиграл. В груди у него полыхал костер. Не внимая внутреннему голосу, он перенес сто двадцать луидоров на черное и проиграл. Он пережил тогда сладостное, знакомое игрокам чувство, которое приходит на смену мучительным волнениям, когда уже нечем более рисковать и они покидают огненный дворец, где им грезились быстролетные сны. Он отыскал Лусто у Вери и, по выражению Лафонтена, «накинулся на яства и утопил заботы в вине». В девять часов он был настолько пьян, что не мог понять, отчего привратница с улицы Вандом посылает его в Лунную улицу.
- Мадемуазель Корали съехала с квартиры. Новый ее адрес написан вот на этой бумажке.
Люсьен был чересчур пьян, чтобы чему-нибудь удивляться; он сел в фиакр, в котором приехал, приказал везти себя в Лунную улицу и в пути сочинял каламбуры насчет названия улицы. В то утро было объявлено о банкротстве Драматической панорамы. Актриса, испугавшись, поспешила, с согласия кредиторов, продать всю обстановку папаше Кардо, который, чтобы не изменять назначения этой квартиры, поместил там Флорентину. Корали все распродала, со всеми расплатилась, разочлась с
